Виги и охотники. Происхождение Черного акта 1723 года - Эдвард Палмер Томпсон

издержки при манориальных судах и присвоил себе их функции (и плату за их исполнение). «Намерение мистера Херна — сломить их всех, чтобы остаться единственным должностным лицом при Вашей светлости, и тогда он сможет свободно составлять такие отчеты, какие ему заблагорассудится, и не будет уличен…» Ответы Херона на эти пункты были одинаковыми: во-первых, он следовал ранее полученным инструкциям Трелони («Ваша светлость лучше всех может ответить, от кого я получал приказы»); во-вторых: «Если я замечаю небрежность или злоупотребления со стороны должностных лиц или арендаторов, я отстаиваю право Вашей светлости и выполняю свой долг… но когда человек с рвением берется за восстановление утраченных прав епархии, после стольких лет небрежения и запустения, то он не может всем угодить».

В том-то и было дело. Тем не менее многие обычаи оставались неписаными, и их нельзя было установить, просто копаясь в старых записях в воскресный день отдохновения. Еще одна группа обвинений в адрес Херона касалась именно этого нарушения обычая. Некоторые вопросы были незначительными, некоторые личными[396], но, взятые вместе, они складывались в огромную гору обид и душевных ран. Характерным для этих жалоб является пункт 19:

Он нарушает старые обычаи и традиции в деталях и мелочах, которые не представляют важности для Вашей светлости… он отменил выдачу пяти шиллингов присяжным в суде в Уолтхэме и двух шиллингов и шести пенсов в Дроксфорде, чтобы выпить за здоровье Вашей светлости — обычай, который соблюдался с незапамятных времен; он отказал стюарду Вашей светлости и чиновникам в небольшой привилегии — подковывать лошадей в Уолтхэме по старинному обычаю — что никогда не обходилось дороже, чем в шесть или семь шиллингов, а также он отказал арендаторам Вашей светлости в лесе для починки нескольких мостов и общинных загонов для скота, хотя он исстари выдавался по праву…

На это Херон отвечал:

Признаюсь, что я иногда для вида приостанавливаю действие этих незначительных обычаев, как он их называет, потому что замечаю, что милости ваших предшественников считаются закрепленными по давности лет, еще до Вашей светлости, и их отстаивают как права, а потому и не благодарят за них Вашу светлость. Впрочем, хотя они и незначительны, но множество мелких ежемесячных расходов в конце каждого полугодия составляет известную сумму. Что касается примера с подковыванием лошадей в Уолтхэме, то этим обычаем, как он это называет, так злоупотребляют, что даже женщина, которая состоит младшим смотрителем охоты (а не кто-нибудь из наших собратьев-путешественников), распорядилась оплатить ей все четыре подковы, хотя они ей были не нужны, и я не могу взять в толк, почему Уолтхэм должен быть местом, куда съезжаются чиновники со всей округи, чтобы подковать лошадей… По поводу того, что я делаю в отношении выплат на древесину, на ремонт мостов и загонов, Ваша светлость может ответить за меня.

Хрупкие устои патриархальных отношений между епископом и арендаторами не могли выдержать холодного дыхания этого экономического рационализма. Двумя яблоками раздора, которые сохранялись еще долгое время после срока службы Херона, оставались условия аренды по обычаю (и плата за нее), а также права на древесину. Даже Херон признавал, что арендаторы епископальных земель располагают исключительной защищенностью держания: «Они заинтересованы в своих имениях почти так же, как в наследственных, потому что Ваши светлости епископы всегда продлевают договор на известных умеренных условиях и не могут допустить их пересмотра, как может сделать светский лорд…» В 1707 году арендаторы в Фарнхэме, перечисляя свои права по обычаю, утверждали, что обладают гарантией аренды на условиях обработки земли, а также абсолютной гарантией наследуемого держания[397]. Если епископ желал увеличить арендную плату, то его управляющий должен был прибегнуть либо к увеличению суммы, вносимой при изменении статуса арендатора (в случае его смерти или продления срока аренды), либо к разрыву старых арендных договоров (при помощи исков о неустойке, о расточительстве, о долгах и т. д.) и повторной отдаче земли в аренду на новых, капиталистических условиях.

Херон и его преемник Эдвард Форбс прибегали к обоим средствам. В поместьях епископа аренда по обычаю заключалась, как правило, на срок в три жизни (и часто продлевалась задолго до истечения этого срока), с «умеренной» платой при каждом продлении и с гериотом, то есть платой в виде «лучшего живого добра» — лучшей головы скота (лошади или коровы), после каждой смерти. Оказывалось давление с целью повышения платы[398], и Херона обвиняли в том, что он захватывал гериоты «там, где их совсем не полагалось», с неподобающей поспешностью являясь к смертному одру арендатора. Действительно, он демонстрирует довольно скверную картину ярого должностного рвения на службе епископу: в спешке мчится к постели умирающего, где «вдова не решилась показать мне свои копии» документов об аренде, возвращается, чтобы свериться со своими книгами в Вулвси, и несется галопом назад, спеша захватить лучшие пять голов скота (которые все вместе стоят 20 фунтов стерлингов)[399]. Поверенные из конторы патентов встали на сторону вдовы, и «впоследствии в Уолтхэмском суде, без всякого предупреждения, сына вдовы привели в комнату, где мы обедали (с несколькими священнослужителями и посторонними знакомыми мистера Керби, все они мне неизвестны), чтобы публично обвинить меня в этом несправедливом захвате».

Разрыв старых договоров аренды, пожалуй, наиболее энергично продвигали в Фарнхэме, административном центре епархии[400]. Здесь возбуждались дела о небрежном отношении к лесу, приводившие к конфискации копигольдов в пользу лорда. Арендаторы Фарнхэма были сильно встревожены. Излагая свои традиционные привилегии, они заявили:

Каждый новый лорд привозит новое доверенное лицо, которое ради своей личной выгоды нарушает обычай и часто уничтожает его, устроив так, что иногда они [приезжие], сместив председателя суда [в Фарнхэме], сами заседают (чего не должно быть), все равно как если бы лорд заседал сам… ради его собственной выгоды. Между тем судить должен судья, знающий обычаи, а не такие доверенные лица, поскольку обычай поместья всегда заключался в том, что во все времена существовал почтенный человек, верный, честный и законно избранный (от местных жителей), чтобы вершить правосудие и справедливость между лордом и арендаторами…[401]

Разбирательства в суде Фарнхэма становились ожесточенными. Когда управляющий потребовал от девятнадцати присяжных признать еще семерых арендаторов потерявшими право на аренду за вырубку дубов и вязов у себя на землях без лицензии, «те решительно отказались», и управляющий оштрафовал каждого на двадцать шиллингов за этот отказ. На следующем заседании оштрафовали одного присяжного «за то, что он дерзко выражался в адрес суда»; были споры о коровах, запертых в загоне, куда их отправили за то, что они зашли за отведенные им пределы, и еще