Ментальности народов мира - Георгий Дмитриевич Гачев

class="p1">В Греческом образе мира принцип медиации, посредства играет ведущую роль. В логике Аристотеля «средний термин силлогизма» связывал две разделенные идеи и был основным инструментом, рычагом развития мысли, работы мышления. И демиург, создатель мира в «Тимее» Платона, поместил стихии воды и воздуха между крайними – землей и огнем и соотнес их в равных пропорциях («Тимей», 32 в).

Космос Рима-Италии имеет словно вакуум, пустоту между полярными стихиями: землей и огнем (в ипостаси света, не жара). Стихия воз-духа в такой же вторичности здесь, как и стихия воды: к нему лишь прагматическое отношение, особенно в городах, которые страдают от смрадного воздуха и от эпидемий холеры и чумы. Однако это не итальянцы, а русский поэт Тютчев поднял эту ситуацию до идеологемы Mal’aria (в стихотворении одноименном), объясняя эту порчу жизни действием Злого Духа, заимствуя эту идею у русского чувства этой стихии, где в слове «воз-дух» содержится идея Духа.

Святой Дух сопряжен в русском чувстве со стихией воз-духа. Подобно этому и в Германии (Geist), и в Англии, где Ветер (Wind) возвышенная стихия (Ариэль – ангел воздуха и света в «Буре» Шекспира), и вообще Бог как Святой Дух вдохновляющ. В Итальянском чувстве Бога напротив: Святой Дух – самая бедная из ипостасей Троицы и не имеет столь богатых ассоциаций в душе и в уме, как Бог-Отец, Бог-Сын и Богоматерь – Ма-донна («моя госпожа» буквально).

Принцип filioque (и из Сына) оказался такой первостепенной важности для вселенской церкви Рима, что он выступил как оселок, на котором раскололись в христианстве два исповедания: католицизм и православие. В Символе веры Римской католической церкви утверждается, что Святой Дух «исходит и из Отца, и из Сына». И это означает усиление удельного веса Бога-Сына в составе Троицы – в сравнении с православным Символом веры, в котором утверждается, что Святой Дух «исходит из Отца» только. Но ведь Бог-Сын – это Богочеловек; таким образом принцип filioque поднимает престиж человеческого существа. «Человек» по латыни homo, от humus = земля, почва, пыль. И это означает, что стихия «земли» тут возрастает в важности за счет «небес», где Отец… Почитание Мадонны, которая есть обожествленный образ Матери-Природы, дает дополнительное подтверждение этой шкалы ценностей. Однако образ Мадонны не содержит в себе такого мистического ореола, как это в византийской или русской Богородице, не говоря о восточных культах Великой Матери: Кибелы, Астарты, Исиды… – или как даже во Франции с ее Notre-Dame de Paris, или в Польше с ее Маткой Бозкой Ченстоховской… Итальянская мадонна приземлена и упрощена, как mamma mia, домашняя…

Так же и почитание смертного человека в должности ПАПЫ имеет определенное ценностное сродство с почитанием, обоготворением человека в гуманизме Итальянского Возрождения.

Таким образом, возвышение «земли» и снижение «неба», света ведет к тому, что они как бы придвигаются вплотную друг ко другу, лицезрят взаимно и не имеют нужды в посреднических стихиях «воды» и «воз-духа». Тела в Итальянском Космосе прямо в сияющей пустоте пребывают. Галилей производил опыты со свободным падением тел с высоты Пизанской башни, пренебрегая сопротивлением и плотностью воздуха. Нет пресловутого horror vacui = «страха пустоты» в итальянском мироощущении, который, напротив, преследовал мысль Декарта в его концепции Вселенной. Ну да: французский ум не может обходиться без некоей milieu, «Среды». Подобно и в Греции гностики видели Бытие – как некую «Плирому» = «полноту».

Но здесь, в Италии, Пустота – приемлемая идея. Итальянский физик Торричелли проделывал в XVII веке остроумные опыты по измерению давления Неба (воздуха) на Землю. Поднявшись на гору, он обнаружил, что давление в его трубке уменьшилось, и там образовался некий вакуум, что по его имени и был назван «Торричеллиевой пустотой».

Когда Рим победил Грецию военным образом, последняя победила Рим своею культурой, и началось мощное влияние Эллинской цивилизации на римлян. Среди открывшихся им многоразличных систем греческой философии римские мыслители могли выбирать что угодно. И каков же был их выбор? Их сухая душа не испытала симпатии к платоновскому возвышенному идеализму духовного Эроса. Не привлек их и принцип Единого, Целостности Бытия. Но Тит Лукреций Кар, единственный латинский философ большого стиля, автор поэмы-трактата «О природе вещей», был последователем «атомистов»: Демокрита и Эпикура с их концепцией мира как состоящего из атомов и пустоты, без промежуточных посредников.

Атом в обширной пустоте – да это же теоретическая проекция положения индивидуума в пространной империи Римской без того, чтобы нечто малое и теплое окружало его – будь то род или клан, или малый социум-община, каковы были греческие полисы = города-государства, или феоды средневековой Европы. Понятно отсюда, что подобный отдельный индивид-атом принимает в этике Эпикуров принцип carpe diem = «лови день, мгновение», наслаждайся мигом быстротекущей жизни. В одах и посланиях Горация много наставлений и рекомендаций такого рода. Вот ода «К Левконое»:

Не расспрашивай ты, – ведать грешно, – и мне и тебе какой,

Левконоя, пошлют боги конец, и вавилонские

Числа ты не пытай. Лучше терпеть, что бы ни ждало нас,

Дал Юпитер в удел много ль вам зим иль ту последнюю,

Что в скалистых брегах ныне разит море Тирренское

Бурей. Будь же мудра, вина цеди. Долгой надежды нить

Кратким сроком урежь. Мы говорим, время ж завистное

Мчится: день ты лови, меньше всего веря грядущему.

(Пер. С. Шервинского)

Скоротечность индивидуальной жизни переживалась с особенной остротой в Риме – этом «Вечном городе». Вот почему категория Времени, будучи в контрасте к Вечности, ощущалась римлянами, как и итальянцами, – словно напрямую стуком сердца. И если Гораций отсекал себя от Будущего: не надо рассчитывать человеку на него, – то Марциал не полагается даже на Настоящее:

Завтра намерен ты жить, и твердишь только «завтра» да «завтра».

«Завтра»-то это, скажи, Постум, когда же придет?

«Завтра» твое далеко ль? Где оно? Где искать его нужно?

Скрыто ль у парфов оно, или в Армении где?

«Завтра» твое – уж старо: то Приама иль Нестора годы.

Ну, а какой же ценой «завтра» такое купить?

Жизнь твоя завтра… О, нет! И сегодня для жизни уж поздно.

Постум, кто прожил вчера, тот лишь один и мудрец!

(Пер. Н. Шатерникова)

Этот радикализм Марциала в сравнении с Горацием напоминает мне о подобном ходе мысли в Греции. Если Гераклит утверждал, что нельзя дважды войти в одну и ту же реку, то его последователь Кратил полагал, что и один раз невозможно войти в одну