Казань и Москва. Истоки казанских войн Ивана Грозного - Павел Канаев

Казанский летописец же вовсе говорит о 60 тысячах казанцев и 20 тысячах ногаев, которые пришли в 1505 году под Нижний Новгород.

Щеголяет «точными» данными по численности казанского войска даже «научный» «Трактат о двух Сарматиях» Матвея Меховского: «Эта Козанская Орда имеет около 12 тысяч бойцов, а при необходимости, когда они созывают и других татар, они могут выставить до 30 тысяч воинов».

Кто из них ближе всего к истине или же все попали пальцем в небо? Сегодня некоторые исследователи пытаются ответить на эти вопросы путем различных историко-арифметических изысканий. Например, посмотреть, какую долю от всего населения составлял мобилизационный резерв Москвы, и экстраполировать это на казанские реалии. Благо по численности московских войск кое-какие документы остались, пусть и начиная со времен Ивана Грозного.

Кто-то спросит: с чего вдруг правомочно примерять на Казань московский наряд? Дело в том, что оба государства в рассматриваемый нами период имели одинаковую организацию: это были оседлые феодальные монархии[72]. Значит, в ханстве и в Русском государстве применялись схожие принципы мобилизации. Несильно различались также их сельскохозяйственные условия. Возможно, где-то около Волги и Камы «подрайские» нивы несколько превосходили московские своим плодородием. Но это не была такая разница, как между цветущим Провансом и песчаным Каракумом. Следовательно, Казань с Москвой могли задействовать в войне примерно равный процент своего населения. Чем выше прибавочный продукт от земледелия, составляющего базис феодальной экономики, тем больше людей в принципе имеют возможность заниматься чем-то еще, например воевать. Не соблюдешь пропорцию, и «всадник, имеющий меру в руке своей», сделает всю работу за противника.

Что же мы видим в Великом княжестве Московском? Маститые исследователи данного периода, такие как Александр Филюшкин и Алексей Лобин, оценивают мобилизационный потенциал Русского государства на пике правления Василия III, когда были присоединены Смоленск, Рязань, Псков, максимум в 50 тысяч воинов (а скорее в 35–40 тысяч). Одна половина из них – бояре, дети боярские и дворяне, другая – их послужильцы. О том, как получена такая цифра, расскажем в соответствующей главе. Сейчас для нас важно, что возможности волжского ханства никак не могли превосходить такое значение. Иначе речь шла бы не о покорении Казани Москвой, а совсем наоборот.

Другой известный историк, Виталий Пенской, оценивает мобилизационный потенциал Московского государства уже во времена Полоцкого похода Ивана Грозного приблизительно в 100 тысяч воинов. Оговоримся, что это именно потенциал – гипотетическое предельное количество ратников, которое на деле никогда не собиралось. Всего же в царстве тогда проживало порядка 5 миллионов человек. Как нетрудно посчитать, максимум под пищаль и саблю можно было поставить не более 2 % от населения, и то лишь в теории.

Теперь примерим получившееся процентное соотношение на Казань. По очень примерным оценкам исследователей, на начало XVI века во всем ханстве проживало не больше 500 тысяч человек. Даже на старте XVIII столетия коренное население Среднего Поволжья насчитывало менее 700 тысяч. По грубой московской аналогии выходит, что потолок для всего ханского войска – 10–15 тысяч, включая и военно-служилую аристократию с ее корпорациями, и казаков, и ополчения от даруг.

Правда, некоторые историки считают, что в Казани процент военно-служилой прослойки был несколько больше, чем в Русском государстве. По мнению Искандера Измайлова, она могла доходить аж до 10 % от населения. В таком случае Казань располагала бы 50 тысячами только профессиональных военных, не считая гипотетических ополченцев. Тогда казанцам ничего не помешало бы одним махом завоевать и Москву, и Великое княжество Литовское в придачу. Скорее всего, доля военно-служилой аристократии в Казанском ханстве не сильно разнилась с Русским государством и составляла скромные 1–2 % (да, именно такую долю могло позволить себе оседлое феодальное государство). Это где-то 5 тысяч беков, мурз, казаков и чуры. Еще столько же или в два раза больше гипотетически можно было собрать ополченцев от даруг и подвластных татарам народов. Отправить же на войну даже десятую часть населения означало для Казани нанести непоправимый удар по своей экономике и кормовой базе.

Озвученные цифры не должны никого смущать, ведь поволжское ханство – не кочевая Ногайская Орда. Номадного населения, наиболее легкого на подъем в случае войны, проживало в Казани совсем немного. Да и лояльность к центральной ханской власти небольших и довольно самобытных кочевых групп на окраинах казанской земли оставляла желать лучшего. Бесчисленными табунами дико пасущихся лошадей, которых можно было наловить для Батыевых орд, Казань не располагала. Что касается отрядов ногайцев, то и дело воевавших на стороне казанцев, то численность их обычно оказывалась невелика. Две тысячи союзных ногайцев – уже большая редкость. Если проследить свидетельства из источников, одновременно в поход со стороны Казани выдвигалось не более 4 тысяч воинов даже в ходе самых масштабных операций. В большинстве случаев действовали группы в несколько сотен ратников. Если верить летописям, в 1446 году к Устюгу пожаловало 700 казанских татар. Столько же воинов отправил в 1489 году «сын-брат» великого князя Московского Мухаммед-Эмин в вятский поход по запросу Белокаменной. В летописном описании Русско-казанской войны 1467–1469 годов фигурирует казанская судовая рать в 200 человек.

Встречаются и исключения, когда в источниках говорится о гораздо более крупных контингентах. Во-первых, такие примеры довольно редки. Во-вторых, их правдоподобность вызывает вопросы. Возьмем сообщение Воскресенской летописи о нападении 6 тысяч казанцев на Балахну 6 января 1536 года. Ремарка летописца, что татары не брали «живой полон», дабы себя «не обременять», звучит странно. Шесть тысяч казанцев при желании легко угнали бы всех жителей Балахны. Да и столь огромная сила почему-то решила обойти стороной Нижний Новгород, в котором находилось всего 300–400 детей боярских. Хотя чуть позже, в том же году, казанцы заявились-таки под Нижний Новгород, о чем быстро стало известно русским воеводам. В ходе отражения татарского нападения князь Федор Мстиславский уничтожил неприятельский «загон» в 50 человек.

Затем, весной 1540 года, «приходили на Костромские места казаньские люди, Чура Нарыков, а с ним было 8000 человек казанцов и черемисы и чуваши…»[73] Все ограничилось традиционным грабежом сел, что наводит на мысль о каких-нибудь нескольких сотнях казанцев вместо заявленных в летописи 8 тысячах. Города татарские гости, как обычно, обходили стороной. Да и официальное московское летописание хранит полное молчание об этом набеге, хотя его успешно отразили. Известия о победе русских ратей над восьмитысячной татарской ордой раздавались бы из каждого «утюга» XVI века и уж точно должны были отразиться в главных государственных хрониках.

Еще одна приведенная в региональных летописях цифра – 30 тысяч казанских и ногайских воинов, пришедших