Бабий Яр. Реалии - Павел Маркович Полян

ее мечта — не просто украинская земля, но и украинский порядок на украинской земле. Из чего и вытекал ее агрессивный настрой как против населяющих Украину (какой они ее понимали) других народов, в том числе и евреев, так и против стран проживания остальных украинцев.

Первый руководитель ОУН — Евгений Коновалец, заслуженный полковник-петлюровец — был убит Павлом Судоплатовым в мае 1938 года. Вторым головой ОУН в августе 1939 года был избран Андрей Мельник, но уже в начале 1940 года организация раскололась надвое — на относительно умеренную ОУН(м) («мельниковцы») и радикальную ОУН(б) («бандеровцы», от их вождя, Степана Бандеры). Уже 30 июня 1941 года ОУН(б) провозгласила во Львове свое самое искомое и заветное — создание украинского государства, чем вызвала нешуточные гнев и репрессии Третьего рейха против своих сторонников.

В отличие от бандеровцев, доминировавших в Галиции и вообще в Западной Украине, мельниковцы видели в Германии не только тактического союзника, но и стратегического партнера. Ареал внутриоуновского преобладания мельниковцев — все, что восточнее Житомира и Винницы, Киев в первую очередь. Бандеровцы и мельниковцы между собой конкурировали и враждовали, первые даже пошли на политическое убийство 30 августа в Житомире Николая Сциборского (1898-1941), видного теоретика украинского национализма и члена ОУН(м).

Один из очевидцев немецкой оккупации Киева — журналист Николай Моршен (Марченко)[178] — вспоминал спустя неполное 10-летие об украино-центричной атмосфере начала немецкой оккупации в Киеве:

Еще до прихода немцев в Киев, т.е. в августе — сентябре 1941 (немцы вошли в Киев 19.9.41) по Киеву ходили слухи о том, что «немцы восстанавливают Украинскую республику». Говорили о том, что будто бы в Житомире уже сидит украинское правительство... Поэтому, когда в Киев вошли немцы, то никого не удивило то, что сразу же повеяло «украинским воздухом»: послышалась украинская речь, появились всюду желто-блакитные флаги и т.д.

«Щирые» к тому времени захватили все те пункты, которые можно было захватить при немцах: всю Городскую управу, Днепросоюз (объединение укр[аинских] кооперативов), сахаротрест и его предприятия, аптекоуправление, Укрбанк (Госбанка им немцы не дали), прессу и ряд других областей. Появились сотни людей явно не местных: это были галичане из Галиции и Буковины. Они держали себя очень заносчиво, очень самоуверенно и сразу возбудили к себе неприязнь. Начался явный антагонизм между «западниками» и «надднепровцами», т.е. между пришлыми и местными украинцами. Этот антагонизм чувствовался, о нем говорили...

У меня и близких людей создалось тогда такое впечатление: где-то на Западе (во Львове?) есть некоторый штаб, который всем руководит и направляет своих людей. Цель этого штаба — политическая: создание Украинской республики...[179]

Первым начальником Киевской городской управы, т.е. местным бургомистром, был Александр Петрович Оглоблин (Мезько, 1899-1992), вчерашний профессор Киевского университета и будущий — Гарвардского.

В Киеве, как и везде, деньги и ценности убитых евреев конфисковывались в пользу Рейха, их одежда предназначалась частично для местных фольксдойчей, а частично оставалась в распоряжении управы. Так, «трофеи» Бабьего Яра свозились в здание 38-й школы, где на первом этаже складировали продукты, на втором — белье, на третьем — верхнюю одежду, а на четвертом — шубы, часы и ювелирные изделия.

Большая часть принадлежавшего евреям жилья и имущества перешла тогда в руки фольксдойче и украинцев.

Кое-что украинцы прибирали себе сами, не спрашиваясь, вводили явочным порядком. Например, рядом с немецкими, красными, — жовтно-блакитные флаги над управами и над Софийским собором. Или антирусские таблички с надписями «Только для немцев» и «Только для украинцев».

Моршен точно подметил, что на украинизацию привычным образом намазывался хорошо знакомый масляный слой коррупции:

Получилась амальгама: с одной стороны — идейно-национальный антагонизм... (не думайте, будто я описался: именно национальный антагонизм между «галичанами» и «нашими»!), а с другой стороны — разлагающее влияние беспринципной и морально неустойчивой массы советских «рвачей» (особая и весьма распространенная порода), которые подбавили в украинскую идею весьма значительную порцию коррупции[180].

Дрожжи коррупции, к слову, не миновали и школу № 38, т. е. склад вещей расстрелянных в Бабьем Яру евреев. Там начались махинации, что-то оттуда стало мелькать на базаре, о чем стало известно в комендатуре. Вызванный в гестапо на допрос Оглоблин со страху упал в обморок и даже «ховался» в психушке, т. е. чуть ли не прямо в Бабьем Яру. Убивать профессора не стали, но уволить уволили. В должности бургомистра он продержался лишь месяц с небольшим!

За этот месяц он успел основательно сблизиться с ОУН в ее мельниковском изводе и даже вошел в Украинскую национальную раду, таинственную организацию под председательством профессора-экономиста Николая Ивановича Величковского (1882-1976) — полувиртуальный орган самоидентификации украинства на случай необходимости представлять себя перед немцами. В Киеве Рада была создана явочным порядком 5 октября, запрещена немцами 17 ноября, но продолжала тайно существовать и в 1942-1943 годах[181]. Первую скрипку в ней, наряду с Величковским, играл поэт и археолог Олег Кандыба (Ольжич; 1907-1944), в январе 1944 года — после ареста Андрея Мельника — занявший его место в иерархии всей ОУН(м).

Неудивительно, что Оглоблин всячески поддерживал украинскую «патриотическую» прессу — шипяще антисемитскую и антирусскую: газета «Українське слово» («Украинское слово») под редакцией западенца Ивана Андреевича Рогача (1913-1942) и литературное приложение к ней — журнал «Літавры» («Литавры») под редакцией Елены Телиги (1906-1942) — начали выходить еще в сентябре 1941 года[182].

Де-факто оба издания были не столько городскими, сколько чисто оуновскими. «Украинское слово» выходила трижды в неделю, по одному-двум листам в номере. Гнусность ее поистине не знала границ. Бешеный антисемитизм служил ей и легкими, и воздухом, и лицом, и изнанкой, и идеологией, и физиологией. Не было такой гнусности о жидах, перед которой здесь остановились бы или хотя бы поморщились, — напечатали бы любую.

Литературно-художественный журнал «Литавры» формально был приложением к «Украинскому слову» и, соответственно, имел ответственным редактором все того же Ивана Рогача. Но хозяйкой журнала была ее редактор, поэтесса Елена Телига. Предполагалось, что 16-страничный журнал будет еженедельным, но на практике он выходил нерегулярно, свет увидело всего несколько номеров, да и те в более куцем формате. Де-факто «Литавры» были органом основанного Телигой Союза украинских писателей[183]. Упомянутый запах в журнале, разумеется, тоже был, но гораздо слабее, чем в газете.

Политика преференций украинцам со стороны немецких оккупантов была поначалу и широкой, и системной. Так, при взятии заложников — с хорошей перспективой быть расстрелянным — брали почти исключительно евреев, иногда русских, а украинцев старались не брать.

При попадании в плен красноармейцев-украинцев массово высвобождали из статуса военнопленного, выдавали им