«Балканский фронт» холодной войны: СССР и югославско-албанские отношения. 1945-1968 гг. - Александр Животич

потребовало от Трумбича прекратить переговоры с эмиссарами Москвы и незамедлительно вернуться в Белград[4]. По-видимому, из-за вмешательства Александра Карагеоргиевича, переговоры прервались, не успев начаться. Опасаясь того, что контакты с Советами спровоцируют рост коммунистического движения в стране, официальный Белград уже в самом начале прервал переговоры о возможном признании Советской России. Сыграли свою роль волнения и забастовки, организованные коммунистами.

Невзирая на прекращение переговоров, советская сторона, стремившаяся к преодолению международной изоляции, не отказывалась от намерения установить дипломатические отношения с югославским королевством. На руку ей была и инициатива Белграда, который с соответствующей целью направил в Эстонию собственного эмиссара — профессора Драголюба Илича, вернувшегося из России в начале 1920 г. Народный комиссар иностранных дел Чичерин в качестве ответа на этот шаг со стороны югославов 13 октября 1920 г. призвал к установлению крепких дружественных связей и обмену полномочными представителями[5]. Следовало, забыв прежние разногласия, приступить к переговорам по актуальным проблемам. Советы свое предложение повторили в декабре того же года.

В ходе двусторонних контактов наибольшее значение придавалось проблеме русских беженцев. Переговоры о репатриации осуществлялись при посредничестве представителей Лиги Наций. При этом югославское правительство отстаивало позицию, согласно которой русские в Югославии являлись политическими эмигрантами, оказавшимися в королевстве по воле обстоятельств, и они вправе были остаться, если это соответствовало их пожеланиям. Русские эмигранты, которые после победы большевиков в Гражданской войне в несколько этапов прибывали в новосозданное королевство Александра Карагеоргиевича, обрели там не только убежище, но и свое новое отечество. Из потока русских беженцев, насчитывавшего около 2 млн человек, около 44 тыс. оказались на территории Королевства сербов, хорватов и словенцев (с 1929 г. Югославия). Часть их продолжила путь в государства Центральной и Западной Европы, а около 27 тыс. прочно осели в Королевстве СХС, преимущественно в сербской среде.

Традиционное взаимное дружелюбие и близость сербского и русского народов, теплота сербского общества, духовное родство — все это стало причиной, по которой многие русские эмигранты выбрали Белград и Сербию постоянным местом жительства. Сербия и Югославия многим обязаны тем русским, кто трудился на ниве науки, культуры, здравоохранения, военной службы, промышленного производства, журналистики и т. д. Огромное количество памятников, художественных произведений и научных достижений служат свидетельством вклада, который русские люди самых разных сословий внесли в развитие своей новой среды обитания[6].

Советская сторона требовала от югославской направить официальный запрос о репатриации из России граждан Королевства СХС. При этом Москва использовала представившуюся возможность, чтобы снова поставить вопрос об установлении дипломатических отношений. Премьер-министр Никола Пашич при формулировании сербской дипломатической позиции опирался на общеизвестный и неоднократно озвученный тезис о благодарности России за помощь, предоставленную Сербии в ходе Первой мировой войны. Одновременно он указал, что югославское правительство не готово признать советскую власть без гарантии реализации принципа суверенитета народа, в частности народа русского[7]. Важное место было уделено и вопросу формирования института правительственных делегатов в дипломатическом статусе, которые занимались бы проблемами репатриации русских беженцев из Югославии, а также вопросами торговли между обеими странами. Первоначально Белград предложил представителю Советской России статус делегата Красного Креста. Советское же предложение предполагало создание временных представительств аналогично тем, какие Москва уже имела в тех государствах, которые еще не признали советскую власть. Подобные миссии, пользовавшиеся дипломатическими правами и привилегиями, решали бы и проблемы репатриации[8]. В 1924 г. правительство Советской России добилось исключительного успеха в деле преодоления международной изоляции: состоялось анонсированное еще в конце 1923 г. ее международное признание правительствами Великобритании, Италии и Франции. Это значительно облегчило положение Москвы на международной арене — сделало полноправным партнером в международных отношениях. Власти Королевства СХС испытывали мощное давление белградской общественности, а также авторитетных интеллектуалов из рядов Демократической партии, настаивавших на признании Советского Союза, что соответствовало бы политике великих держав — союзников Сербии по Первой мировой войне. Казалось логичным, чтобы после признания ими власти большевиков в России этот шаг повторили бы и государства — члены Малой Антанты. В этой атмосфере официальный Белград начал предпринимать действия в направлении установления дипломатических отношений с Москвой. С 6 марта 1924 г. МИД и остальные властные структуры королевства стали считать В.Н. Штрандмана исключительно делегатом по делам русских беженцев, находящихся в королевстве[9].

Многие увидели в этом решении предзнаменование скорого урегулирования спорных вопросов. Однако из Москвы поступали противоречивые сигналы. Хотя советское правительство официально признало территориальную целостность Королевства СХС, Коминтерн на I конгрессе (март 1919 г.) постановил, что его следует считать творением «западноевропейского империализма», подлежащим распаду. Советское правительство, пытаясь сгладить ситуацию, опубликовало декларацию по международным вопросам, в которой твердо заявило о необходимости федерализации королевства, желая избежать там гражданской войны в будущем. Несмотря на примирительный тон этого документа, создавалось впечатление, что имеет место неприкрытое вмешательство во внутренние дела суверенного государства. Это усугубило предубеждение Белграда в отношении Москвы[10].

В конце 1925 – начале 1926 г. югославское правительство попыталось вступить в контакт с Советами, прибегнув к посредничеству турецкого министра иностранных дела Араса[11]. Начавшиеся переговоры вскоре прервались из-за кампании в белградской прессе, обвинявшей Москву в подстрекательстве различных политических партий и организаций к свержению существующего государственного строя. Советское правительство категорически отвергло утверждения белградской прессы о вмешательстве во внутриполитическую жизнь югославского королевства.

Летом 1928 г. Чехословакия инициировала переговоры с советскими дипломатическими представителями о возможности коллективного признания СССР государствами — членами Малой Антанты. Кроме того, Советы откровенно сигнализировали югославской стороне о готовности к установлению дипломатических отношений с королевством[12]. Установление режима личной власти короля Александра в январе 1929 г., а также стремительные геополитические изменения в Европе наложили отпечаток на югославскую позицию по вопросу признания Советского Союза. Этот вопрос по требованию Чехословакии, полагавшей, что настало время найти его решение, снова был включен в повестку дня конференции министров иностранных дел Малой Антанты, состоявшейся в Белграде в том же году. В итоге ее участники постановили, что их прежняя консолидированная позиция не подлежит изменению. В первые годы авторитарного правления короля Александра, разумеется, не могло быть и речи о признании Советов. Однако эволюция личного режима и принятие югославской конституции, а также динамичные перемены в Европе, грозившие разрушением существовавшей системы международных отношений, обусловили известные изменения внешнеполитического курса Югославии. Инициатива Муссолини создать союз четырех великих держав подтолкнула государства Малой Антанты к поиску опоры на «другой стороне», что и привело к очередному их сближению с Советским Союзом. 4 июля 1933 г. участники Малой Антанты вместе с Турцией приняли советское предложение и подписали Конвенцию об определении агрессии[13]. Она стала первым документом, подписанным совместно с СССР, хотя указанные государства по-прежнему не