Цезарь и Христос - Уильям Джеймс Дюрант

полиции в период гонений, потеряли право на свой чин и власть; что крещения и рукоположения, осуществленные такими епископами, лишены всякой силы и что действенность таинств частично зависит от духовного состояния священнослужителя. Когда Церковь отказалась усвоить это ригористическое вероучение, донатисты стали назначать «антиепископов» повсюду, где существующие прелаты не отвечали их критериям. Константин, который думал о христианстве как об объединяющей силе, был разочарован при виде воспоследовавшего хаоса и насилия и, по-видимому, не остался равнодушен к тому, что донатисты нередко выступали в союзе с радикальными движениями африканского крестьянства. Он созвал епископский собор в Арле (314 г.), утвердил его осуждение донатизма, приказал схизматикам вернуться в лоно Церкви и постановил, что упорствующие конгрегации лишаются своего имущества и гражданских прав (316 г.). Пять лет спустя, внезапно вспомнив о Миланском эдикте, он аннулировал эти постановления и с тех пор относился к донатистам с презрительной терпимостью. Схизма продолжалась до тех пор, пока сарацины не разбили как православных, так и еретиков, завоевав Африку.

В эти же годы Александрия была свидетельницей возникновения самой стимулирующей ереси в истории Церкви. Около 318 г. священник из египетского городка Бавкалиды ошеломил своего епископа странными воззрениями на природу Христа. Ученый католический историк великодушно описывает его так:

Арий был высок и худ, меланхолического вида, а выражение его лица носило следы аскетизма. Он был известен как аскет, что можно было видеть по его одежде: короткая туника без рукавов, под ней — епитрахиль, служившая ему плащом. Говорил он мягко; речи его были убедительны. Посвященные девственницы, которых было немало в Александрии, ценили его весьма высоко; среди высшего духовенства он имел многочисленных сторонников и покровителей{1928}.

Христос, утверждал Арий, не был един с Творцом; скорее он был Логосом — первым и высшим существом в иерархии тварного мира. Епископ Александр протестовал, Арий стоял на своем. Если, доказывал он, Сын порожден Отцом, это событие должно было произойти во времени; вследствие этого Сын не мог быть совечен Отцу. Кроме того, если Христос был сотворен, то из ничего, а не из субстанции Отца; Христос не был «единосущен» Отцу{1929}. Дух Святой порожден Логосом и является Богом в еще меньшей мере, чем Логос. Мы видим в этих учениях преемственность идей, которые от Платона через стоиков, Филона, Плотина и Оригена проникают к Арию; платонизм, оказавший столь глубокое влияние на христианскую теологию, вступил теперь в конфликт с Церковью.

Епископ Александр был шокирован не только самими взглядами, но и стремительностью, с какой они распространялись даже среди духовенства. Он созвал в Александрии собор египетских епископов, убедил их лишить духовного сана Ария и его последователей и отослать сообщение о результатах совещания другим епископам. Некоторые из них возражали; многие священники симпатизировали Арию; во всех азиатских провинциях духовенство, как и миряне, разошлись во мнениях по этому вопросу и произвели в городах такую «суматоху и беспорядки… что христианская религия, — пишет Евсевий, — стала предметом нечестивой потехи для язычников, даже в их театрах»{1930}. Константин, явившийся в Никомедию после победы над Лицинием, услышал рассказ о смуте от ее епископа. Он обратился лично к Александру и Арию с призывом подражать кротости философов, мирно уладить свои разногласия или, по крайней мере, не выносить их на публичное обсуждение. Письмо, сохраненное Евсевием, ясно обнаруживает отсутствие у Константина теологического чутья и политические цели его религиозной политики.

Я предложил свести к единому виду те представления, которые связаны в сознании людей с Божеством, потому что я вполне осознаю, что, если бы мне удалось привести людей к единому мнению в этом вопросе, руководить общественными делами было бы намного легче. Но увы! Я узнаю, что среди вас еще больше споров, чем недавно в Африке. Повод представляется мне совершенно пустяковым и не стоящим таких яростных схваток. Ты, Александр, желал узнать мысли своих священников о некотором пункте закона, даже о ничтожной части вопроса, который сам по себе совершенно не важен, а ты, Арий, если у тебя были такие мысли, должен был бы помалкивать… Не было никакой необходимости предавать эти споры гласности… потому что в основе их — проблемы, порождаемые одним бездельем, а единственная польза от них в том, что они оттачивают человеческую сообразительность… Такие неразумные поступки достойны неопытных детей, а не священников или людей рассудительных{1931}.

Письмо не подействовало. Для Церкви вопрос об «единосущии» (homoousia) в противовес «подобосущию» (homoiousia) Сына Отцу был жизненно важен одновременно с теологической и политической точек зрения. Если Христос не был Богом, то вся структура христианского учения дала бы трещину; если бы по этому вопросу была допущена свобода мнений, хаос верований мог разрушить единство и авторитет Церкви, подорвав тем самым ее значение помощницы государства. Так как разногласия ширились, с особенным ожесточением разгораясь на греческом Востоке, Константин решил положить им конец, созвав первый экуменический — вселенский — собор. Он пригласил всех епископов собраться в 325 г. в вифинской Никее, близ его столицы Никомедии, и взял на себя все затраты по устройству собора. Явилось не менее 318 епископов, «сопровождаемых», говорит один из них, «огромными толпами низшего духовенства»{1932}; данное сообщение иллюстрирует неслыханный рост Церкви. Большинство епископов представляли восточные провинции; многие западные диоцезы проигнорировали эту дискуссию, а папа Сильвестр I, которому помешала приехать болезнь, довольствовался тем, что был представлен несколькими священниками.

Собравшиеся встретились в зале императорского дворца. Константин взял на себя обязанности председателя и открыл совещание короткой речью, в которой призывал епископов восстановить единство Церкви. Он «терпелйво выслушивал дебаты», сообщает Евсевий, «умерял буйность соперничающих партий»{1933} и сам принял участие в спорах. Арий вновь выступил с изложением своих взглядов: Христос сотворен, не равен Отцу, но «божественен лишь на основании причастности». Засыпанный остроумными вопросами, он вынужден был допустить, что, если Христос является тварью и имел начало, он может изменяться; а если он может изменяться, то способен перейти от добродетели к пороку. Его ответы были логичны, прямодушны и самоубийственны. Афанасий, красноречивый и любивший поспорить архидиакон, которого Александр привез с собой в качестве теологического меча, разъяснил, что если Христос и Дух Святой не единосущны Отцу, политеизм может праздновать триумф. Он согласился с тем, что представить три раздельных лица в одном Боге — трудно, но доказывал, что разум должен преклониться перед тайной Троицы. С ним согласились все (кроме семнадцати) епископы, которые подписались под формулой, являвшейся выражением его точки зрения. Сторонники Ария соглашались подписать документ,