Цезарь и Христос - Уильям Джеймс Дюрант

искренним, то есть актом религиозной веры, или это был превосходный ход политической мудрости? Вероятно, последнее{1918}. Его мать, Елена, обратилась в христианство после того, как Констанций развелся с ней; скорее всего именно она познакомила сына с преимуществами христианского пути; несомненно, он находился под неизгладимым впечатлением от беспрерывной череды побед, которыми была увенчана его армия под знаменем и крестом Христа. Но только скептик был способен столь хитроумно использовать религиозные чувства человечества. «Авторы жизнеописаний Августов» цитируют его изречение: «Только Фортуна делает человека императором»{1919} — хотя в этих словах он отвешивает поклон скорее скромности, чем случаю. При своем галльском дворе он окружил себя языческими учеными и философами{1920}. После своего обращения он редко сообразовывал свое поведение с церемониальными требованиями христианского культа. Его письма христианским епископам со всей очевидностью показывают, что его нисколько не заботили теологические различия, волновавшие христианский мир, хотя он и желал подавить разногласия в интересах единства Империи. В течение всего своего правления он обращался с епископами как со своими политическими помощниками; он созывал их, председательствовал на их собраниях и был согласен проводить в жизнь любое решение, сформулированное большинством. Настоящий верующий был бы сначала христианином, а только потом политиком; в случае с Константином имело место обратное. Христианство было для него не целью, но средством.

За свою жизнь он трижды оказывался свидетелем краха гонений. От него не укрылось, что, несмотря на них, христианство непрерывно росло. Его приверженцы по-прежнему оставались в заметном меньшинстве, зато они были относительно едины, отважны и сильны, в то время как языческое большинство было расколото множеством верований и включало в себя мертвый груз — простецов, не имевших ни убеждений, ни влияния. Христиане были особенно многочисленны в Риме при Максенции и на Востоке при Лицинии; поддержка Константином христианства стоила дюжины легионов, которые могли бы быть использованы в войне с этими противниками. Он находился под впечатлением сравнительной порядочности и нравственности христианского поведения, бескровной красоты христианского ритуала, повиновения христиан своему духовенству, их смиренным приятием несправедливостей жизни в надежде на блаженство за гробом; возможно, эта новая религия очистит римскую мораль, возродит институты брака и семьи и утишит горячку классовой войны, думал он. Христиане, несмотря на жестокие притеснения, редко восставали против государства; их учители прививали слушателям покорность гражданским властям и учили, что власть царей — от Бога. Константин стремился к абсолютной монархии; такая система правления много выиграла бы от поддержки со стороны религии; иерархическая дисциплина и экуменический авторитет Церкви, казалось, являют собой духовное соответствие монархии. Возможно, эта удивительная организация епископов и священников в силах стать инструментом умиротворения, объединения и власти?

И тем не менее в мире, где по-прежнему преобладало язычество, Константину приходилось нащупывать свой путь, двигаясь весьма осторожно. Он продолжал пользоваться расплывчатым монотеистическим языком, который мог принять любой язычник. В первые годы своего домината он терпеливо исполнял обряды, требуемые от него как от pontifex maximus традиционного культа; он восстанавливал языческие храмы и приказывал проводить ауспиции. Освящая Константинополь, он воспользовался как христианскими, так и языческими ритуалами. Он пользовался языческими магическими формулами, чтобы сохранять урожай и исцелять недуги{1921}.

Постепенно, по мере того, как его власть крепла, он благоволил христианству все более открыто. После 317 г. его монеты одна за другой расстаются с языческими изображениями, пока в 323 г. на них не останутся одни нейтральные надписи. Юридический текст его эпохи, подлинность которого оспаривается, а подложность не доказана, наделил христианских епископов судебной властью в своих диоцезах{1922}; другие законы освобождали церковную недвижимость от налогообложения{1923}, наделяли христианские ассоциации правами юридического лица, позволяли йм владеть землей и обладать правами наследования и отдавали Церкви имущество не оставивших завещания мучеников{1924}. Константин одарял деньгами нуждающиеся приходы, построил несколько храмов в Константинополе и других местах и запретил идолопоклонство в своей новой столице. Забыв о Миланском эдикте, он запретил собрания еретических сект, а потом повелел разрушить и их молельни{1925}. Он дал своим сыновьям ортодоксальное христианское образование и финансировал христианскую благотворительность своей матери. Церковь возликовала, благословленная сверх всяких ожиданий. Евсевий разражался речами, которые были гимнами благодарности и хвалы, и по всей Империи христиане собирались на благодарственные молебны, празднуя триумф своего Бога.

Три облака приглушали блеск этого «безоблачного дня»: монашеское анахоретство, донатистская схизма, арианская ересь. В промежутке между Дециевым и Диоклетиановым гонениями Церковь превратилась в богатейшую религиозную организацию Империи и умерила свои нападки на богатство. Киприан жаловался, что его прихожане помешались на деньгах, женщины красят лица, епископы занимают доходные государственные должности, сколачивают состояния, ссужают деньги под лихоимские проценты и отрекаются от веры при первом же признаке опасности{1926}. Евсевий скорбел о том, что священники яростно спорят друг с другом в погоне за высоким положением в церкви{1927}. В то время как христианство обращало в свою веру мир, мир обратил в свою веру христианство и обнаружил языческую сущность человечества. Христианское монашество возникло как протест против этого взаимного приспособления плоти и духа. Меньшинство желало полностью отказаться от всякого потворства человеческим вожделениям и по примеру раннего христианства пребывать погруженным в мысли о вечной жизни. Следуя обычаю киников, некоторые из этих аскетов отвергали любую собственность, облачались в рваное платье философа и жили за счет подаяний. Некоторые, как Павел Отшельник, удалялись жить в одиночестве в Египетскую пустыню. Около 275 г. египетский монах Антоний на четверть века удалился от людей; сначала он жил в гробнице, затем в покинутом замке в горах, затем в пещере в скале посреди пустыни. Здесь он ночами сражался с устрашающими видениями и соблазнительными мечтами и одолел их все; и вот слава о его святости разнеслась по всему христианскому миру и заселила пустыню подражающими ему отшельниками. В 325 г. Пахомий, полагая, что одиночество ведет к эгоизму, собрал вокруг себя других анахоретов, основав монастырь в египетской Тавенне. Так было положено начало киновитскому, или общинному, монашеству, которому предстояло оказать столь большое влияние на жизнь Запада. Церковь некоторое время была противницей монашеского движения, но затем признала его необходимым противовесом своей все увеличивающейся занятости заботами правления.

Не прошло и года со дня обращения Константина, как Церковь была разделена на части схизмой, которая угрожала сокрушить ее в самый момент ее победы. Донат, епископ Карфагенский, поддержанный священником, носившим то же имя и имевшим такой же темперамент, принялся настаивать на том, что епископы, выдавшие Писания языческой