Русские солдаты в Северной Африке (1940–1945 гг.). Эль-Аламейн: неизвестные страницы войны - Владимир Владимирович Беляков

Катера, буксиры, лодки всех размеров целыми днями подвозили из Сен-Назера людей в униформе на приходившие для эвакуации суда. Было утро 17 июня 1940 года.

На корабле все было отлично организовано. Каждый получал персональную карточку, а его имя, номер и подразделение регистрировались в книге. Затем нам говорили, где и когда будут кормить.

Первое, о чем я подумал – где пристроить свой вещмешок и найти подходящее место для сна. Второе – как умыться и побриться. Мысль о еде была все-таки третьей, хотя уже несколько дней мы были лишены горячей пищи. Передвигаясь по кораблю, я ощущал спокойствие и безопасность. Наверное, иные чувства и не могли возникнуть в столь роскошной обстановке, так разительно не похожей на ту, что окружала нас последние месяцы.

Время от времени, прерывая покой задремавших после обеда пассажиров, звучал сигнал воздушной тревоги. Влекомый чувством любопытства, я несколько раз поднимался на верхнюю палубу, посмотреть, что происходит. Самолеты “люфтваффе” бомбили суда на рейде. Когда взрывы случались неподалеку от “Ланкастрии”, корабль содрогался всем корпусом.

Инстинкт, помноженный на боевой опыт, подсказывал, что безопаснее всего на нижних палубах. Там мы и расположились.

Я устроился на паласе на полу то ли роскошной курительной, то ли небольшого салона, рядом с солдатом, у которого даже не успел спросить имя. Зазвучала сирена воздушной тревоги, но у нас уже выработался к ней иммунитет, так что мы не сдвинулись с места.

Вскоре донесся вой летящего бомбардировщика. Звук нарастал, и в какой-то момент к нему присоединился свист падающей бомбы. Последовал глухой взрыв, а затем вновь назойливый вой. Корабль вздрогнул, но мне не верилось, что бомба попадет в цель – слишком маленьким островком был наш корабль в бескрайнем морском просторе.

– Совсем рядом, – сказал я своему товарищу. Затем, торопясь, поднялся и закрыл иллюминаторы железными крышками.

После одного из взрывов корабль тряхнуло сильнее, чем прежде.

– Господи! Кажется, угодил! – произнес сосед.

Мы не знали, что корабль получил смертельную рану и через 20 минут исчезнет в морской пучине. Взрыв сорвал крышки иллюминаторов. Лайнер накренился на один бок. Чувство самосохранения вытолкнуло нас из салона. Скорее, скорее на верхнюю палубу! Но все проходы и лестницы уже были забиты людьми. Они кричали и ругались. Свет погас, и воцарилась тьма. Корабль качнуло, сверху хлынула вода. Люди отпрянули от лестниц, и в это мгновение мне удалось выскочить наружу.

Некоторое время я, оцепенев, стоял на палубе. Что делать дальше? Плавать я не умел. Я убеждал себя в том, что лайнер такого размера не может затонуть быстро. Да и вокруг нас много других кораблей, готовых прийти на помощь. “Спокойно, Джо!”, – твердил я сам себе. Люди вокруг меня выбрасывали за борт столы, стулья – все деревянное, что могло помочь держаться на воде.

В жизни каждого человека бывают такие моменты, которые можно назвать критическими. Одни в это время переосмысливают свое прошлое, другие бредят будущим успехом, третьи ищут смысл жизни. Для меня наступил как раз такой момент. Я спрашивал себя, почему безвинные женщины, дети и старики должны нести на своих плечах страдания мировой войны. Я даже взбунтовался против веры, задавая себе вопрос, действительно ли Всевышний существует. Перед моими глазами пронеслась вся жизнь. Неужели сегодняшний день – последний?..

Как долго я так стоял в оцепенении, не знаю. Очнувшись, я понял, что мои шансы выжить уменьшились. Корабль быстро тонул. Я знал, что рано или поздно мне придется прыгнуть в воду, но всячески оттягивал этот момент. А люди вокруг бросались за борт. Сотни голов то исчезали под водой, то появлялись вновь. Потом их опять накрывало волной, многих – навсегда…»

Точное число погибших в тот день никогда уже, видимо, не станет известно. На мемориальной доске, установленной после войны в Сен-Назере, значится: «более 4000». Оставшиеся в живых считают, что свыше 7000. В любом случае это была одна из крупнейших морских катастроф в мировой истории, о чем свидетельствует упоминание о ней в «Книге рекордов Гиннеса». Там есть, увы, и такие печальные рекорды.

Но вернемся к воспоминаниям Джозефа Суини. «Чтобы подбодрить друг друга, многие запели – военные или патриотические песни. Постепенно они слились в одну, припев которой многократно повторялся. На душе стало легче, хотя я и понимал, что сама по себе песня не спасет. Я снял обувь и рубашку. Я рос в среде, в которой нагота считалась аморальной, и поэтому не снял брюки, хотя и выпотрошил карманы. Засунул их содержимое в карманы пиджака и спрятал его за вентиляционную трубу – мне все еще не верилось, что лайнер пойдет ко дну.

Я прошелся по палубе, посмотрел вниз, потом прошелся еще… Наконец я решился. Отошел как можно дальше назад, разбежался и прыгнул. Как оказалось, я неправильно рассчитал угол. Вместо того, чтобы очутиться в воде, я упал на нижнюю палубу. К счастью, брюки защитили нижнюю часть моего тела, а вот спина оказалась ободрана.

Придя в себя, я заметил, что не одинок. Одни были полностью одеты, другие голы, как новорожденные. Одни говорили, что одежда тут же потащит вас на дно, другие утверждали, что согреет в воде.

В тяжелые моменты многие солдаты тянутся к сигарете. Так было и на этот раз. Один пожилой человек раздавал сигареты; кое у кого еще оставались спички или зажигалки. Мы дружно закурили.

Судьба, однако, не дала нам шанса насладиться сигаретой. Обреченный корабль накренился сильнее. Сомнений больше не оставалось: надо прыгать в воду. Некоторые еще стояли в нерешительности, но большинство попрыгало в воду. Я сделал еще одну затяжку и выкинул сигарету. С криком “К черту скромность!” я сорвал с себя брюки и тоже прыгнул в воду.

Казалось, что кто-то сразу потянул меня на дно. В теории я знал, как надо плавать, как удержаться на воде, но никогда в жизни не использовал эти знания на практике. Я барахтался, не выдыхая воздуха до тех пор, пока круги не пошли перед глазами. В этот момент меня вытолкнуло на поверхность. Я знал, что не протяну долго, если не уцеплюсь за что-нибудь. Я оглянулся. Неподалеку четверо держались за доску. Они были совсем близко, и я, понимая, что это единственный для меня шанс, уж и не помню как, проплыл эти несколько метров и ухватился за доску.

Наконец-то перевел дыхание. На одном конце доски лежал человек. Он был неподвижен, но все семь часов, что