Ханское правосудие. Очерки истории суда и процесса в тюрко-монгольских государствах: От Чингис-хана до начала XX века - Роман Юлианович Почекаев

простить его приверженцев, которых он надеялся вернуть на свою сторону. Таким образом, хан преследовал цель, прямо противоположную той, которую ставил в процессе по делу Арик-Буги, почему и не пожелал выслушивать показания пленного князя с обвинениями в адрес своих соратников. Согласно «Юань ши», другие потомки братьев Чингис-хана, захваченные вместе с Наяном, были отправлены в войска на границах владений Хубилая, «чтобы участвовали в сражениях и своей старательной службой отплатили за доброту [смягчения наказания]». Население восставших провинций не только не подверглось репрессиям, но и, напротив, было освобождено от ряда налогов и повинностей в пользу государства [Анналы…, 2019, с. 500–501][48].

Итак, как видим, существенное изменение политической ситуации в Монгольской империи и, отчасти, имперской идеологии привели к отказу монарха Чингисида от соблюдения целого ряда принципов процессуального права, установленных его предшественниками в период единства империи.

Дело Байду

Ярким подтверждением новой тенденции в развитии судебного процесса на имперском пространстве стало последнее из анализируемых в данном параграфе дел – решение о судьбе Байду, потомка Хулагу, занявшего и потерявшего престол ильханов в ходе очередной гражданской войны.

В персидской придворной историографии Байду характеризуется как узурпатор, и это не удивительно: ведь историю его правления и гибели впервые записал Рашид ад-Дин – сановник и придворный историограф ильхана Газана (1295–1304), победившего Байду [Рашид ад-Дин, 1946, с. 131–137]. Христианские современники, напротив, считали последнего не только законным, но и весьма справедливым монархом, поскольку он «верил в Христа», сверг ильхана-мусульманина и много сделал для христиан Персии, их церквей и проч. [Hayton, 1906, р. 189].

Как бы то ни было, доподлинно известно, что Байду, которого прочили в ильханы еще в 1291 г., после смерти ильхана Аргуна (1284–1291), некоторое время не признавал воцарения Гейхату (1291–1295), брата последнего, за что был арестован им, но вскоре прощен. Однако в марте 1295 г. Байду снова восстал против Гейхату, который был разгромлен в сражении, а затем задушен во время бегства. В октябре того же года сходная судьба постигла и самого Байду, против которого выступил Газан, сын Аргуна.

Стремясь всячески обелить своего патрона Газана, Рашид ад-Дин подчеркивал, что тот, будучи правителем Хорасана, якобы старался всячески устраниться от междоусобиц и поэтому сначала не реагировал на призывы Гейхату помочь ему в подавлении мятежа Байду, а затем даже был готов признать воцарение последнего. Только стремление Байду схватить и умертвить Газана заставило царевича выступить против него [Рашид ад-Дин, 1946, с. 157–161].

Однако, думается, Газан вовсе не был так пассивен и тем более лишен властных амбиций, ведь он был старшим сыном ильхана Аргуна и к тому же наместником Хорсана, что автоматически делало его вероятным преемником отца после его смерти. Соответственно, избрание своего дяди Гейхату он расценил как нарушение собственных прав, и в этих обстоятельствах гражданская война между Гейхату и Байду была выгодна Газану. Кроме того, вскоре к нему стали перебегать многие эмиры Байду, которые всячески подталкивали его к борьбе с узурпатором [Ахари, 1984, с. 96–97]. Намерение Газана выступить против ильхана нашло закрепление в акте принятия им ислама, что, следовательно, дало ему возможность опереться не только на местное население, но и на многочисленных сторонников покойного ильхана Гейхату, который также принял ислам во время своего правления [Hayton, 1906, р. 190]. Это событие состоялось в июне 1295 г., а уже осенью Газан во главе многочисленных войск выступил против Байду [Melville, 1990, р. 159, 162, 167].

Последний, видя, что его эмиры со своими войсками переходят на сторону Газана, не решился вступить в сражение с соперником и бежал. О последующих событиях Рашид ад-Дин повествует следующим образом: «От Новруза и Кутлугшаха (военачальников, посланных Газаном в погоню за Байду. – Р. П.) приехал эмир Баянджар [с вестью]: “Схватив Байду, его доставили из пределов Нахчувана в Тебриз, а он говорит, что у меня де есть к государю одно-два слова. Каков будет указ?” Государь по своей прозорливости понял, что у него дельных слов нет, а что он ищет [только] предлога. [Поэтому] вышел указ, чтобы его не доставляли к его высочеству, а там же и прикончили бы его дело. Байду вывезли из Тебриза и, прибыв в Баг-и Нейкеш, там и прикончили его дело в среду 23 числа месяца зи-л-ка’дэ 694 года [4 X 1295]» [Рашид ад-Дин, 1960, с. 165].

В этом казусе много сходного с делом князя Наяна. Гражданская война, как и в упомянутом деле, носила локальный характер, и ильхан-победитель даже не подумал, чтобы организовать хотя бы подобие семейного совета для суда над свергнутым родичем: решение о казни было принято им единолично и быстро. Более того, в отличие от Хубилая, который потребовал доставить Наяна к себе в ставку и лично вынес ему приговор, Газан принял решение «заочно». Главной причиной тому, как и в деле Наяна, могло стать нежелание правителя выслушивать обвинения свергнутого монарха в адрес его бывших приверженцев, перешедших на сторону Газана. Кроме того, нарушение принципов имперского правосудия в данном случае могло быть обосновано тем, что Газан, принявший ислам, был в праве отказать в полноценном разбирательстве «неверному» Байду, который пришел к власти, свергнув другого ильхана-мусульманина – Гейхату.

* * *

Проведенное исследование позволяет сделать вывод о том, что при номинальном сохранении в улусах Чингисидов имперских политико-правовых традиций реальные правоотношения претерпевали значительные изменения по мере усугубления кризиса центральной власти и роста числа гражданских войн на имперском пространстве. Хубилай в деле Арик-Буги еще предпринимал попытки следовать требованиям, разработанным на начальном этапе существования империи, – имеется в виду соблюдение процедуры разбирательства и вовлечение в решение судьбы своего брата основных членов рода Чингисидов. Но уже дело чагатайского правителя Борака на Таласском курултае демонстрировало значительные нарушения этой традиции – исключение из разбирательства целого ряда потомков Чингис-хана и проч.

Два последних рассмотренных судебных дела, по сути, носили уже не общеимперский, а «региональный» характер, что не могло не сказаться на их процедуре. Так, вынося приговор князю Наяну, Хубилай воспользовался «военным положением», чтобы не проводить подробного расследования обстоятельств его мятежа и не привлекать к ответственности своих потенциальных сторонников; более того, он принял решение о судьбе родича скорее уже как китайский император в отношении мятежника, нежели как монгольский хан в отношении своего достаточно близкого родственника.

Аналогичным образом не пожелал соблюсти требования «имперского» судебного процесса и персидский ильхан Газан, когда единолично принял решение о казни своего свергнутого предшественника Байду: «внутренний» характер гражданской войны (в пределах одного лишь государства ильханов) обусловил непривлечение к рассмотрению дела других потомков Чингис-хана, а принятие Газаном ислама стало причиной принятия решения о немедленной казни его родственника, который в его глазах отныне являлся не только свергнутым узурпатором, но еще и «неверным».

Гражданские войны второй половины XIII в. на пространстве Монгольской империи привели к фактическому приобретению самостоятельности улусными правителями