История Великого мятежа - Эдуард Гайд лорд Кларендон

Вынудив Его Величество во вводной части соглашения с похвалой отозваться о Лиге и Ковенанте и засвидетельствовать, что целью заключивших его лиц являлась защита особы и власти Его Величества, шотландские комиссары заставили затем короля пообещать, что, получив возможность свободно, безопасно и с почетом присутствовать в свободном Парламенте, он немедленно утвердит особым актом Парламента названную Лигу и Ковенант в обоих королевствах, в обеспечение интересов тех, кто ее уже принял или примет в будущем. Правда, они согласились внести оговорку, что не желающих принимать Ковенант не станут принуждать к его принятию. Комиссары также обязали Его Величество утвердить актом Парламента введение в Англии на три года пресвитерианского церковного управления — хотя Его Величеству и членам его семейства не должно чиниться препятствий в отправлении богослужения так, как они делали это прежде — а сверх того, провести в продолжение этих трех лет совещание с Собранием духовенства, после которого Его Величество, вместе с обеими Палатами Парламента, и определит, какая форма церковного управления, как наиболее согласная со Словом Божиим, должна быть установлена по истечении указанного трехлетнего срока.

Никто из тех, кто прочтет этот договор (а сделать это потрудились до сих пор лишь немногие), не удивится той судьбе, которая постигла подобное обязательство. Оно содержит столько чудовищных уступок, что выполнить его можно было бы лишь в том случае, если бы в Карисбрук-касле вместе с королем оказалось в заточении все королевство. Подписавшие договор люди были слишком умны, чтобы поверить в возможность точного соблюдения его условий, каковое обстоятельство они и использовали в качестве самого сильного аргумента и лишь с его помощью сумели уговорить короля. Настоящий договор, твердили комиссары, нужен им только для того, чтобы побудить шотландское королевство собрать армию, а также объединить всех шотландцев в борьбе за дело Его Величества, добиться же этого от шотландцев чем-либо меньшим, нежели подобные уступки, нет никакой возможности. Когда же эта армия вступит в пределы Англии, а английские подданные короля выставят для защиты его интересов несколько собственных армий, никто уже не станет требовать точного исполнения всех пунктов договора, но каждый подчинится тем решениям, которые сочтет нужным принять Его Величество.

Между вождями тех, кто, как принято было думать, всего сильнее влиял на планы пресвитериан, и теми, кто руководил индепендентами, существовало поразительное различие, очевидное во всем их образе действий, хотя те и другие одинаково хорошо владели искусством притворства, имели одинаково дурные и порочные намерения и оставались одинаково невосприимчивы к любым угрызениям и движениям совести. Индепенденты неизменно действовали так, что их поступки, сколь угодно скверные и беззаконные, тем не менее способствовали достижению поставленной ими цели и приближали желанный им исход. Пресвитериане же, как правило, умудрялись совершить нечто такое, что при здравом размышлении должно было расстроить их собственные планы и воспрепятствовать осуществлению их первоначального и главного замысла. Все свои меры они сообразовывали с народными желаниями и страстями и прежде чем на что-либо решиться, пытались определить, каким образом могли бы они совратить, соблазнить и настроить народ, дабы тот оказал поддержку их усилиям, и в какой степени вправе они рассчитывать на его помощь и содействие. Поэтому они вынуждены были подчиняться своему безрассудному и бессовестному духовенству, чьи злобные и ядовитые внушения развращали покорный священникам народ, и чей авторитет много значил даже для их жен в домашних делах; тем не менее вожди пресвитериан никогда не открывали духовенству истинную суть своих замыслов. Кромвель же и те немногие, с кем он считал нужным советоваться, прежде всего пытались определить, что является абсолютно необходимым для достижения их главной и высшей цели, после чего, совершенно не задумываясь над тем, справедлива ли она или порочна, искали и сами создавали все прочие средства, с помощью которых ее можно было бы добиться. Иначе говоря, пресвитериане решались только на такие действия, которые, как они полагали, пришлись бы по сердцу народу и заслужили бы его одобрение, тогда как партия Кромвеля добивалась того, чтобы народ принимал и одобрял меры, которые она сама решила осуществить. Подобное различие в образе действий и было истинной причиной того, что этим двум партиям во всех их предприятиях успех сопутствовал в столь разной степени.

Кромвель, величайший обманщик на свете, умел, однако, каждый раз извлекать из собственного лицемерия громадную выгоду и пользу, и все его поступки, какими бы отвратительными или безрассудными ни казались они на первый взгляд, были совершенно необходимы для осуществления его замысла. Даже грубость и неотесанность, коими он так любил щеголять по открытии Парламента и которые были так не похожи на всегдашнюю мягкость и любезность его кузена и закадычного друга м-ра Гемпдена, также служили этой цели. Первое же публичное выступление Кромвеля в начале войны — когда он, построив свой только что набранный эскадрон, объявил кавалеристам, что не намерен их обманывать и морочить им головы мудреными и невразумительными выражениями из своего офицерского патента, где ему предписано сражаться «за короля и Парламент», а потому прямо им говорит, что если в том неприятельском отряде, который ему велено будет атаковать, окажется сам король, то он разрядит в него свой пистолет с такой же готовностью, как и в любое частное лицо; если же совесть не позволит им поступить так же, но он не советует им записываться в его эскадрон или служить под его командой — все сочли слишком злобным и опрометчивым и даже, если принять в расчет официальные декларации Парламента, опасным для самого Кромвеля. И однако, оно превосходно послужило его целям, ибо все люди бешеного нрава, люто ненавидевшие существующую власть, как церковную, так и светскую, узрели в Кромвеле близкого им по духу человека, на которого они могут твердо положиться, ведь он ни перед чем не остановится и доведет начатое им дело до конца.

Суровый и угрюмый характер Кромвеля, не желавшего предаваться вместе с другими офицерами веселым кутежам и иным излишествам (коим старшие командиры в армии графа Эссекса в большинстве своем были отнюдь не чужды) часто вызывал презрительные насмешки — но он же делал общество Кромвеля и беседы с ним чрезвычайно привлекательными для всех людей столь же замкнутого или мрачного нрава, что позволяло Кромвелю направлять их мысли, желания и намерения в угодную ему сторону. Так он приобрел громадное влияние на рядовых солдат, из среды коих, когда его власть увеличилась,