История Великого мятежа - Эдуард Гайд лорд Кларендон

королем, что вызвало протест со стороны Парламента, который хотя и устранил это препятствие, однако не заставил офицеров ни принести комиссарам извинения за прежние обиды, ни вести себя с ними сколько-нибудь любезнее. Другие же офицеры, которые желали восстановления власти короля армией (рассчитывая получить за это в награду высокие чины) и находились в самых тесных сношениях с Ашбурнемом и Беркли, раз за разом предупреждали их, что Кромвель и Айртон решили больше не доверять королю и ничего не предпринимать для его реставрации, а поскольку именно этим двоим подчинялись в армии все остальные, то, настойчиво советовали офицеры, необходимо срочно найти способ вырвать короля из их рук. Одним из лучших офицеров армии был Гентингдон, служивший в собственном кавалерийском полку Кромвеля. Последний полагался на него во всех важных делах больше, чем на любого другого человека, употреблял его в своих сношениях с королем и именно через него сообщал Его Величеству такие вещи (а Гентигдону Кромвель говорил гораздо больше, чем Ашбурнему), которые внушали королю более всего уверенности. Сам майор верил в искренность Кромвеля, король же, полагаясь на свидетельства людей, которые, как он твердо знал, вовсе не желали ввести его в заблуждение (и свидетельства вполне заслуженные), держался высокого мнения о честности майора. И вот, заметив, что Кромвель стал говорить о короле с большей, чем прежде, холодностью, Гентингдон в весьма резких выражениях обвинил его в обмане и в том, что его самого Кромвель использовал как орудие с целью одурачить короля. И хотя Кромвель попытался его убедить, что все будет хорошо, Гентингдон сообщил Его Величеству обо всем, что успел заметить, и прямо объявил королю, что Кромвель — это злодей, который, если ему не помешать, непременно его, короля, погубит. Вскоре после этого Гентингдон вышел в отставку и больше никогда не служил в армии. Между тем сам Кромвель горько жаловался Ашбурнему, что на короля-де совершенно невозможно положиться; что Его Величество не любит армию, не доверяет ей и с подозрением относится ко всем офицерам; что он интригует с Парламентом и, желая разжечь новую смуту, ведет переговоры с пресвитерианами Сити; что он заключил соглашение с шотландскими комиссарами, дабы еще раз ввергнуть страну в кровопролитие — а потому он, Кромвель снимет с себя всякую ответственность, если, паче чаяния, случится что-то дурное. Именно это соглашение, помимо старой вражды к шотландцам, и стало причиной оскорблений, на которые жаловались комиссары; о том же, каковы были его условия, и что из всего этого вышло, будет сказано в надлежащем месте.

Глава XXV

(1647―1648)

В это время в армии возникла новая партия, приверженцы коей то ли сами себя назвали, то ли согласились именоваться левеллерами. Эти особы вели дерзкие и самоуверенные речи против короля, Парламента и высших офицеров армии, выражали ко всем лордам такую же злобную ненависть, как и к королю, и заявляли, что любые различия между человеческими состояниями следует уничтожить, установив во всем королевстве полное равенство, как в правах, так и в имуществах. Был ли этот дух вызван обычным колдовством Кромвеля, дабы послужить достижению какой-то из его тогдашних целей, или вырос сам собою среди плевел, в изобилии посеянных смутой, сказать трудно; известно лишь, что в конце концов он действительно доставил Кромвелю немало хлопот, однако в самом начале Кромвель воспользовался им для того, чтобы, под предлогом подобного рода вольных речей, которые любили вести иные из караульных солдат, удвоить приставленную к особе короля охрану и ограничить доступ к нему других лиц, прежде являвшихся к королю свободно и в большом числе — и всё этот под видом заботы о его безопасности и о предотвращении каких-либо насильственных посягательств на его жизнь, которых офицеры якобы всерьез опасались и о которых думали с ужасом. В то же время они не препятствовали Его Величеству совершать прогулки верхом на свежем воздухе или предаваться, по своему желанию, любым другим занятиям; ни в чем не ограничивали тех, кто служил королю в его опочивальне, и никак не стесняли его капелланов в отправлении обрядов; хотя в обращении со всеми этими особами теперь стало меньше любезности; караульные, которые несли службу всего ближе к особе короля, держались без прежней почтительности и производили больше, чем раньше, шума, притом в самые неподходящие часы. Их начальнику полковнику Уолли, человеку грубому и неотесанному, приходилось насиловать собственную природу, когда он пытался вести себя учтиво и благовоспитанно. Каждый день король получал письма или короткие записки, тайно ему передаваемые и безымянные. В них короля предупреждали о коварных замыслах устроить покушение на его жизнь, порой советовали бежать из Гемптон-Корта и тайно отправиться в Сити, где он будет в безопасности, а в некоторых письмах даже прямо указывали дом такого-то ольдермена. Во всем этом король видел хитрые уловки с целью завлечь его в ловушку и поставить в положение, из которого ему трудно будет выбраться; однако многие из тех, кто являлся к Его Величеству, передавали точно такие же советы от лиц, чья искренность, чем бы ни руководились они в своих предостережениях, сомнений не вызывала.

Король пребывал в крайнем замешательстве, равно обескураженный тем, о чем догадывался и что замечал сам, и тем, что слышал от других людей, однако решить, как следует воспользоваться тем и другим, было чрезвычайно трудно, ведь он действительно полагал, что злоба его врагов достигла предела и они на самом деле замышляют его убить, но совершенно не представлял себе, каким образом можно было бы этому помешать. Попытка к бегству, если это последнее не удалось бы устроить с прямо-таки сверхъестественной предусмотрительностью, дала бы его врагам удобную возможность убить его якобы по неведению, возложив затем вину за случившееся на него самого; но даже если бы король сумел избежать встречи с охраной и незаметно для нее выбраться из Гемптон-Корта, то куда бы он потом направился? И где вообще могли бы его принять и защитить? Надежда на Сити казалась королю неразумной: его граждан слишком недавно привели к покорности, чтобы они успели снова обрести мужество, необходимое для столь рискованного дела; к тому же теперь армия держала в своих руках Сити гораздо тверже, нежели в тот момент, когда он пал духом и капитулировал перед ней. Есть причины думать, что король решил удалиться на континент (сделать это было бы нетрудно), но с кем именно обсуждал он способы осуществления подобного замысла, не удалось установить до сих пор; люди же, прямо прикосновенные к бегству короля из Гемтон-Корта,