Бабий Яр. Реалии - Павел Маркович Полян

реальности, цифры на плитах исправлены[112], а израильские туристы стали едва ли не самым заметным контингентом в кругу посетителей мемориала. Но и до сих пор руководство музея отказывается провести серьезный зондаж почвы вокруг развалин крематориев[113], а если надо, то и раскопки (в последний раз они были в начале 1960-х), чтобы узнать уж наверняка, не хранит ли сыра земля в этом проклятом месте хоть что-нибудь еще, говорящее о жертвах и палачах.

О вечнозеленый, о молодой «национализм»! О святые наши пальчики, сквозь которые, умиляясь его мужественной пушистости, мы на него смотрим!

Символ расстрельного Холокоста

На Украине это и вовсе дискуссионный вопрос, за признание которого надо еще бороться и рубиться.

Вся история увековечения памяти того входа во ад, что отверзся в Бабьем Яру, от всего этого еще печальнее. Прошло более 80 лет, но и по сей день в Яру нет достойного мемориала-музея, что и вопиюще позорно, и позорно вопиюще.

Заменить его не в силах ни лживый советский монумент 1976 года, ни те несколько десятков отдельных памятников и памятных знаков, возникших здесь самосевом и самостроем и безо всякой общей идеи или хотя бы попытки эстетического взаимоучета. Любым же усилиям по преодолению этого зияния противостоят асимметричные старания — государственные или, когда государство уходит в тень, общественные — но с неизменной целью: торпедировать такие усилия!

Как и Аушвиц, Бабий Яр стал местом нарицательным. А именно — точкой отсчета, мерой вещей и историческим архетипом «расстрельного Холокоста», или, в терминологии Патрика Дебуа, «Холокоста от пуль», что по-русски звучит несколько неуклюже. Католический священник и президент созданной в 2004 году ассоциации «Яхад-ин унум», директор Епископального комитета по католическо-иудейским связям под эгидой Французской конференции епископов, Дебуа посвятил свою жизнь изучению Холокоста, борьбе с антисемитизмом и укреплению отношений между католиками и евреями.

Его организация отправляет поисковые группы на Украину, в Россию, Беларусь и Польшу для проведения бесед с пожилыми местными жителями, которые были очевидцами массовых убийств своих соседей. Вскрытый им с помощью «умных интервью» пласт информации — важное и недостающее звено в документации Холокоста. В 2008 году Дебуа издал обобщающую книгу «Холокост от пуль: Путешествие священника в поисках правды об убийстве полутора миллиона евреев»[114].

Вопреки названию, главное в этом поисково-полевом проекте не в акценте на способе убийства евреев (пули, расстрел), а в общей нацеленности на изучение Холокоста в сельской местности на Украине, в многочисленных местечках. Архетип этот маркируется мобильностью палачей и их упорным следованием за жертвами, нанесением палачами смертоносных визитов жертвам как в больших городах, так и в малых селах. Другие маркеры — «короткие» гетто, пешие марши (иногда — на телегах или грузовиках) к местам убийств и переход к расстрелу всех поголовно, а не одних только мужчин, как это практиковалось в самом начале.

И определяющим в его генезисе и уникальности является не ведомственная принадлежность палачей (разные управления РСХА), а осознанное сочетание функции народоубийства с основным функционалом войны, встраивание первого во второе, но и, поелику возможно, второго в первое. Именно отсюда — мартовский, 1941 года приказ Гитлера о комиссарах и июльские боевые приказы Гейдриха и все эти перманентные попытки РСХА, хорошо и повсеместно представленного в боевых частях контрразведывательными отделами «1с», запятнать мундир вермахта, помазать еврейской кровью и вовлечь в свои будничные палаческие зверства.

На степном и не слишком лесистом юге Европейской части СССР всякий «государственный стыд» за совершаемое перед местным населением был отброшен, отчего площадки для осуществления казни выбирались без учета угроз душевному здоровью аборигенов, а единственно из соображений логистического удобства палачей. Как в крупных городах, так и в небольших селах евреев расстреливали пусть и на периферии, но еще в пределах городской черты или прямо за нею.

При этом особой тайны из происходящего немцы не делали, более того — к рытью и закапыванию могил часто привлекалось местное население, с которым, как правило, делились одеждой, реквизированной у убитых. Сами места расстрелов после их завершения уже не охранялись, что недвусмысленно провоцировало местных жителей — вчерашних соседей убитых и сплошь набожных христиан! — становиться «копачами», т.е. мародерами еврейских могил в поисках золота и драгоценностей, как знать, припрятанных евреями на себе и не доставшихся немцам. «Холокост от лопат», так сказать.

Аушвиц — маркер другого Холокоста — «Холокоста от газа», т.е. комбинации из «долгих» гетто, «длинных» депортаций, штучных (всего-то несколько!) лагерей смерти, селекций на их рампе и связки «газовая камера — крематорий». Это, конечно, принципиально другой уровень технологичности и эффективности убийства людей, обеспеченный не только конструктивным совершенством газовых камер и многомуфельных крематориев, но и принципом подвоза жертв к палачам, а не палачей к жертвам, как это имело место на оккупированных просторах СССР при «Холокосте от пуль».

С «Холокостом от газа» невольно рифмуется и «Холокост от газвагенов»: количество их жертв неизвестно, но это точно не десятки, а сотни тысяч, по инерции списываемых на пули[115]. В таком случае появление на востоке — в Киеве и Риге — уже в конце 1941 года первых машин-душегубок, или «газвагенов» с использованием выхлопных газов[116], — это модернизация и «гуманизация» убийства. Гуманизация, разумеется, не для жертв, а для палачей: эсэсовцам не нужно было ни в кого целиться, стрелять или пристреливать — достаточно было включить зажигание и проехать за рулем 15-минутный маршрут (разгрузку же и очистку машин от нечистот, как и предание трупов земле, можно было — в отличие от автомата и пистолета — доверить и самим жертвам или военнопленным). На бумаге в «выигрыше» должны были оказаться и жертвы: предполагалось, что при определенном режиме поступления угарного газа в кузов они не задыхались бы в страшных муках, а мирно засыпали бы и отходили в мир иной в сладком сновѝдении!

Своим появлением душегубки отчасти обязаны визиту рейхсфюрера СС Гиммлера 14-15 августа 1941 года в Минск — в группу армий «Центр». Приземлились в Барановичах, где делегацию[117] встречали командующий тылом группы армий генерал Шенкендорф и высший командир СС и полиции «Россия-Центр» группенфюрер СС фон дем Бах (Бах-Залевски). Пообедали и поехали на автомобилях в Минск, в Ленинхауз[118]. За сытным ужином, к которому присоединился командир эйнзатцгруппы[119] «В» бригадфюрер СС Артур Небе, разговор зашел о расстрелах евреев. Гиммлеру спонтанно предложили самому проинспектировать такую экзекуцию, и рейхсфюрер храбро кивнул головой.

Ничего не оставалось, как подготовить для него за ночь такое спецпредставление, что и было оперативно сделано. Сразу же после