Бабий Яр. Реалии - Павел Маркович Полян

В этом свете оставление части евреев и цыган в живых — лишь временная мера, диктуемая соображениями экономической целесообразности (отложенная смерть через трудоиспользование), реже — потребностью в «обменном фонде» (например, «вип-кацет» в Берген-Бельзене).

Ну, или недосмотр (чтобы не сказать «саботаж»!) румынской администрации в Транснистрии. Большинство евреев, переживших Холокост под оккупацией, т. е. в руках убийц, — именно оттуда.

Для прочих нелояльных корпораций — социалистов и асоциальных, коммунистов и националистов, а также свидетелей Иеговы — существовал архипелаг рядовых и на этом фоне чуть ли не уютных концлагерей СС с их бесчисленными рабочими филиалами под смиренным девизом «Arbeit macht frei!».

Оккупация и «инкорпорация» десятка европейских стран неизменно сопровождалась жесткой дискриминацией тамошних евреев, нередко погромами и убийствами, как, например, в Польше или Греции, но хотя до 22 июня 1941 года весь этот агрессивный антисемитизм уже был инициативным и спонтанным, но системным — еще нет, а стало быть, не был и Холокостом. И только с нападением на Советский Союз он Холокостом стал — сначала на быстро растущей оккупированной территории на востоке, а ближе к концу 1941 года — и на западе Европы.

Холокост — это всего лишь одна из попыток, оседлав рациональную зависть и иррациональную ненависть, стереть с лица земли древний еврейский народ. Довольно удачная, замечу, попытка: еврейство — главным образом, европейское — не досчиталось тогда половины!

Вторая мировая явила миру, бесспорно, наихудшую из разновидностей антисемитизма — немецкую. Это антисемитизм расовый, системный, тотальный и индустриальный. И, самое страшное, — людоедский!

Свастичный поход: союз меча и кинжала

Советская историографическая школа, пожалуй, права: Великая Отечественная война (или, в немецкой терминологии, Ostfeldzug, т.е. Восточный поход) — это нечто совершенно особое. Но не в том смысле, что она сама по себе, а Вторая мировая — сама по себе. Уникальной Великую Отечественную сделали не ужимка советской пропаганды (мол, это — наша война, а все что до 22 июня — нет, Гитлеру мы руку не пожимали и ни разу с ним не союзники!), а идеологическая начинка и беспрецедентная прививка ненависти, исходившие от самого агрессора: «Война мировоззрений!» «Война на уничтожение!» «Крестовый поход против жидобольшевизма!»

Крестовый (точнее, свастичный) поход — не просто метафора, но метафора, стремящаяся материализоваться! Ни коммунистическому классовому государству, ни еврейскому населению не место на этой земле! Только — в этой земле, только трупами!

Конечно, и в Первую мировую две империи-самоубийцы — Россия и Австро-Венгрия — ничтоже сумняшеся отводили душу на мирном населении прифронтовых зон, объявляя подчас целые этносы (например, евреев или поляков) предателями и шпионами и то депортируя их, то попустительствуя их погромам, то подвергая другим репрессиям. Свой первый этноцидный опыт — колониальный — у Германии уже был: народности гереро и нама в Германской Юго-Западной Африке, восстававшие против немцев соответственно в 1904 и 1905-1907 годах. Но с патентом на первостатейный массовый этноцид — армянский и греческий — вырвалась тогда далеко вперед четвертая империя-самоубийца — Османская, причем при полной поддержке третьей — Германской.

В этом смысле фюрер — ученик скорее султанов, чем кайзеров. Выступая перед своими высшими янычарами под звуки альпийской грозы в Бергхофе 22 августа 1939 года, Гитлер, предвкушая и смакуя событие завтрашнего дня, неспроста говорил им: «В конце концов, ну кто сейчас говорит об уничтожении армян?»[105]

Сам он думал о поляках и о евреях, но при этом надеялся на географическое разрешение не только польского, но и еврейского вопроса («Вон из Рейха, вон из Новой Европы!»), а не на биологическое («В расход!»). Сделанное Рейхом Советскому Союзу и датированное февралем 1940 года любезное предложение принять в дар два с лишним миллиона польских, чешских и немецких евреев[106] — одно из усилий именно в этом направлении.

Иррациональный переход от «географического» решения еврейского вопроса к «биологическому» наложился у Гитлера на другой иррациональный шаг: напасть на ненавистного и заклятого, но все же сообщника по распилу Восточной Европы. Когда в конце 1940 года он приказал Генштабу спланировать этот самый «Восточный поход» (Ostfeldzug), разработчики «Барбароссы» явно недопонимали и недооценивали ту страшную новизну смыслов, которая им в это закладывалась[107]. Отсюда те дополнительные переговоры, которые вермахту и СС пришлось вести друг с другом весной — летом 1941 года, дабы еще на берегу уточнить цели кампании и согласовать взаимные обязанности[108].

В свете этого важной и понятной новацией и особенностью Восточного похода стало специфическое участие в нем, наряду с армией как таковой, еще и Waffen-SS — де-факто самых боеспособных солдат Рейха. Генетически связанные с охранным функционалом концлагерей (дивизия СС «Мертвая голова»), они заместили рёмовские СА, разгромленные в 1934 году. Официально они были конституированы осенью 1939 года, уже по завершении польской кампании. Во французском походе они хоть и принимали участие, но еще ничем не выделялись на фоне вермахта[109].

Важный водораздел с вермахтом проходил по кадрам: в вермахт призывались только рейхсдойче, а в «Ваффен СС» — кто угодно: и фольксдойче, и любые арийцы или годные к аризации. Со временем это привело к формированию национальных дивизий, полков и батальонов СС, не исключая даже индийского!

Другой водораздел проявился исключительно в Восточном походе. Специфика действий «Ваффен СС» в СССР заключалась в готовности — чтобы не сказать в заточенности — на то, чтобы легко и просто идти на любые военные преступления и преступления против человечности. Вермахт же от этого по возможности дистанцировался.

Оперативно подчиненные вермахту (яростному противнику их создания!), военнослужащие СС хорошо помнили о том, кем были рождены и вскормлены. А Гиммлер, в свою очередь, рассчитывал на то, что и вермахт проникнется пониманием и величием миссии его руно- и черепоносцев на востоке — избавить арийский мир от еврейского. И, если потребуется, его охранные и военно-полицейские части поддержат братские эйнзатцкоманды СД в их труднейших для арийской психики расстрельных акциях — ну там постоят в оцеплении, а иной раз и со взведенными курками и на линии огня — у не до конца еще заполненных трупами ям, яров и рвов.

Военные этому как могли противились, но линия компромисса ожидаемо прошла не по усвоению сотрудниками СС и СД рыцарских манер и замашек, а по деградации вермахта, что ярко проявилось и в двух совершенно новаторских — и абсолютно преступных — приказах, изданных еще накануне Восточного похода.

Первый — «О военной подсудности и особых