Блог «Серп и молот» 2019–2020 - Петр Григорьевич Балаев
Блог «Серп и молот» 2019–2020 читать книгу онлайн
Перед тем, как перейти к непосредственно рассмотрению вопроса о Большом терроре, нужно оговорить два важных момента.
Первый. Самого по себе факта Большого террора, расстрелов по приговорам несудебного незаконного органа 656 тысяч человек и заключению в лагеря на срок 10 лет еще примерно 500 тысяч человек, т. е. тяжелейшего преступления перед народом СССР, как факта не существует по определению. Некоторые особенно отмороженные правозащитники до сих пор носятся с идей проведения процесса над КПСС (правильней будет — ВКП(б)) по типу Нюрнбергского. Эту идею я поддерживаю, голосую за нее обеими руками. Я страстно желаю, чтобы на открытый судебный процесс были представлены те доказательства репрессий 37–38-го годов, которые наши профессиональные и не очень историки считают доказательствами массовых расстрелов и приговоров к 10 годам заключения более чем миллиона ста тысяч граждан СССР. Даже на процесс, который будут проводить судьи нынешнего нашего государства. Но моё желание никогда не сбудется. Попытка провести такой процесс уже была, уже были подготовлены доказательства, которые сторона, обвинявшая КПСС в преступлениях, хотела представить на суд. Да чего-то расхотела. А пока такой процесс не состоялся, пока не дана правовая оценка тем доказательствам, которые свидетельствуют о масштабных репрессиях 37–38-го годов, факт Большого террора любой грамотный историк может рассматривать только в виде существования этого факта в качестве политического заявления ЦК КПСС, сделанного в 1988 году. Мы имеем не исторический факт Большого террора, а исторический факт политического заявления о нем. Разницу чувствуете?
Второе. Историки в спорах со мной применяют один, убойный на их взгляд, аргумент: они работают в архивах, поэтому знают всю правду о БТ, а я — «диванный эксперт», в архивы не хожу, поэтому суждения мои дилетантские. Я, вообще-то, за столом работаю, а не на диване — раз, и два — оценивать доказательства совершенных преступлений, а БТ — это преступление, должны не историки, а криминалисты. Занимаясь вопросом БТ до того, как доказательствам его существования дана правовая оценка, историки залезли за сферу своей компетенции. Я себя к профессиональным историкам не причислял никогда и не причисляю, зато я имею достаточный опыт криминалиста. Как раз не та сторона в этом вопросе выступает в роли дилетанта.
Как раз именно потому, что я имею достаточный опыт криминалиста, я категорически избегаю работы в архивах по рассматриваемому вопросу. По нескольким причинам. Я сторона заинтересованная, я выступаю в качестве адвоката, и не стесняюсь этого, сталинского режима. Заинтересованная сторона в архив должна заходить и документы в нем изучать только в ситуации, приближенной к условиям проведения процессуального действия, т. е. в присутствии незаинтересованных лиц, с составлением соответствующего акта.
(П. Г. Балаев, 18 февраля, 2020. «Отрывки из „Большого террора“. Черновой вариант предисловия»)
-
Но после этого «пятерки» по химии мне не светило. «Отлично» появилось в аттестате потому, что я выпускной экзамен комиссии районо на отлично сдал. Химичка молча согласилась с предложением комиссии поставить мне в аттестат «отлично».
С англичанкой так не получилось…
* * *
С англичанкой так не получилось…
В восьмилетке, как я уже писал, у нас три года не было англичанки. Учительница пения вела уроки. Так как она сама английского не знала, то на уроках просто болтала с нами о чем попало. А отметки за четверть, годовые и в свидетельство поставила исходя из средней успеваемости.
Я был очень сильно мотивирован на учебу, поэтому нашел для себя выход. В сельской библиотеке по счастливой случайности оказалась одна единственная книга на английском языке, что-то из Диккенса, название уже не помню. Приличный том, страниц на 500. В восьмом классе я ее со словарем прочел.
В девятом классе, когда я появился на уроке у англичанки, невольно совершил подлость по отношению к моим ленинским одноклассникам. Анличанке, Ольге Петровне, было уже за семьдесят. Старуха с фигурой Людмилы Зыкиной и суровая, как Маргарет Тэтчер. На ее уроках была мертвая тишина. От одного взгляда в дрожь бросало.
Меня же десять дней в начале занятий не было в школе, а ленинские девчонки объяснили Ольге Петровне, что они по-английски ни бум-бум, потому что у нас его не было. Она им давала задания за пятый класс и они тихонько учились. Но тут появился Балаев, который не знал про эту кухню. Ольга Петровна на уроке раздала нам вырезки из газеты «Moscow news», дала время для перевода и потом начала спрашивать. Нужно было прочесть текст по-английски и перевести его на русский. Я прочел и перевел. С тем еще произношением, конечно, но вполне прилично.
Ольга Петровна сразу же набросилась на моих одноклассниц с обвинениями в том, что они ее обманывали насчет уроков английского в ленинской школе. И начала гнобить девчонок. Мы были довольно дружной компанией и я начал таким отношением учителя к моим одноклассницам возмущаться. С англичанкой у нас началась вражда, которая вылилось в то, что у меня в журнале не было ни единой «пятерки», одни «четверки». Итоговую оценку за десятый класс она мне тоже, разумеется, поставила «хорошо». Но выпускной экзамен я сдал на «отлично». Встал вопрос о золотой медали. Комиссия районо настаивала на том, чтобы мне в аттестат поставить 5. Ольга Петровна уперлась. Ее стали настойчиво уламывать и тогда она выставила условие, чтобы я в присутствии комиссии высказал желание получить в аттестат «отлично» за английский.
Вызвали меня на комиссию. Англичанка высказалась:
— Ты сам знаешь, Балаев, что предмет на «отлично» не тянешь, ты два года ленился. Но если тебе нужна золотая медаль, если ты без нее боишься поступать в институт, то я соглашусь поставить тебе в аттестат 5.
Да плевать мне было на медаль. Чтобы я эту старую суку о чем то попросил?! Так у меня в аттестате появилась единственная четверка.
А девчонок, моих односельчанок, она давила так упорно, что у них развились тяжелые комплексы, девчонки уже не думали что-то нагонять и по другим предметам, скатились к тройкам. Так отношение старой суки в профессии учителя поставило крест на высшем образовании моих одноклассниц.
* * *
Еще с учительницей физики у меня были напряженные отношения. У нее фигура была, как у знаменитой филеем Кардашьян, я в разговоре с пацанами высказался об особенностях телосложения физички. Высказался неосторожно, она услышала. Но предмет она у нас вела только в 9-м классе. В 10-м — директор школы. Борис Николаевич Стрелков. Хороший мужик. Спокойный, уравновешенный, ко всем ученикам относился одинаково — с уважением. Ни криков на уроках, ни ругани и угроз. Что удивительно — и дисциплина на его уроках была образцовой. Он предмет любил и старался школьников заинтересовать. Придумывал разные методы. У него была фишка: мы на альбомных листах все темы изображали в виде таблиц и схем. Борис Николаевич думал, что так предмет лучше усваивается. Ерундой это, конечно, было. Процент успевающих по физике у него в классе был таким же, как и у других.
Мне не нравилось рисовать на альбомных листах всякую ерунду, я Борису Николаевичу сказал, что и так понимаю предмет. Без проблем, не нравится — не рисуй. Он меня от этого освободил.
Выпускной экзамен я сдавал фигуристой физичке. Она меня гоняла 40 минут. Пока не возмутился Борис Николаевич и не прекратил это безобразие.
Наш классный руководитель и преподаватель русского языка и литературы Валентина Константиновна Колмыкова. Средних лет очень симпатичная женщина, которую ненавидел весь класс. Я уже даже не помню точно, что там случилось, но ей объявили бойкот. Скандал, кажется, до районо дошел. Собрали классное собрание, пришли директор и завуч, весь класс стал высказывать свои обиды на Валентину Константиновну. Дошла очередь до меня и я выдал информацию о том, что классные активистки просто недовольны тем, что им поблажек не светит на уроках литературы и русского языка, которые они привыкли получать от других училок, вот и подбили класс на бойкот. Ситуация разрешилась в пользу классной, но бойкот объявили мне. До первой контрольной по математике. Уже привыкли, что я все варианты решаю и даю списывать. Но раз бойкот — фигу вам! Решили мне после уроков морду набить. Серега Старун, самый здоровый пацан в классе, отъявленный двоечник и хулиган, мой друг, встал на мою сторону. Пацаны прикинули, что от нас двоих они сами неслабых отхватят, решили не рисковать. Бойкот закончился. Девчонки еще какое-то время дулись, постепенно успокоились.
У Колмыковой я был в любимчиках. Я читал очень много, по школьной программе — всё читал, что мало кто в классе делал, и плюс — еще кучу книг. Проблем с литературой у меня не было, я мог, отвечая на уроке, говорить не только о программных вещах.
Историчка Фаина Григорьевна и биологичка Наталья Николаевна меня никогда к доске не вызывали, просто ставили в журнал пятерки с какой-то периодичностью. Я по их предметам читал очень много литературы за пределами школьной программы и мы с ними прочитанное мною на уроке обсуждали. Они были очень
