Блог «Серп и молот» 2019–2020 - Петр Григорьевич Балаев
Блог «Серп и молот» 2019–2020 читать книгу онлайн
Перед тем, как перейти к непосредственно рассмотрению вопроса о Большом терроре, нужно оговорить два важных момента.
Первый. Самого по себе факта Большого террора, расстрелов по приговорам несудебного незаконного органа 656 тысяч человек и заключению в лагеря на срок 10 лет еще примерно 500 тысяч человек, т. е. тяжелейшего преступления перед народом СССР, как факта не существует по определению. Некоторые особенно отмороженные правозащитники до сих пор носятся с идей проведения процесса над КПСС (правильней будет — ВКП(б)) по типу Нюрнбергского. Эту идею я поддерживаю, голосую за нее обеими руками. Я страстно желаю, чтобы на открытый судебный процесс были представлены те доказательства репрессий 37–38-го годов, которые наши профессиональные и не очень историки считают доказательствами массовых расстрелов и приговоров к 10 годам заключения более чем миллиона ста тысяч граждан СССР. Даже на процесс, который будут проводить судьи нынешнего нашего государства. Но моё желание никогда не сбудется. Попытка провести такой процесс уже была, уже были подготовлены доказательства, которые сторона, обвинявшая КПСС в преступлениях, хотела представить на суд. Да чего-то расхотела. А пока такой процесс не состоялся, пока не дана правовая оценка тем доказательствам, которые свидетельствуют о масштабных репрессиях 37–38-го годов, факт Большого террора любой грамотный историк может рассматривать только в виде существования этого факта в качестве политического заявления ЦК КПСС, сделанного в 1988 году. Мы имеем не исторический факт Большого террора, а исторический факт политического заявления о нем. Разницу чувствуете?
Второе. Историки в спорах со мной применяют один, убойный на их взгляд, аргумент: они работают в архивах, поэтому знают всю правду о БТ, а я — «диванный эксперт», в архивы не хожу, поэтому суждения мои дилетантские. Я, вообще-то, за столом работаю, а не на диване — раз, и два — оценивать доказательства совершенных преступлений, а БТ — это преступление, должны не историки, а криминалисты. Занимаясь вопросом БТ до того, как доказательствам его существования дана правовая оценка, историки залезли за сферу своей компетенции. Я себя к профессиональным историкам не причислял никогда и не причисляю, зато я имею достаточный опыт криминалиста. Как раз не та сторона в этом вопросе выступает в роли дилетанта.
Как раз именно потому, что я имею достаточный опыт криминалиста, я категорически избегаю работы в архивах по рассматриваемому вопросу. По нескольким причинам. Я сторона заинтересованная, я выступаю в качестве адвоката, и не стесняюсь этого, сталинского режима. Заинтересованная сторона в архив должна заходить и документы в нем изучать только в ситуации, приближенной к условиям проведения процессуального действия, т. е. в присутствии незаинтересованных лиц, с составлением соответствующего акта.
(П. Г. Балаев, 18 февраля, 2020. «Отрывки из „Большого террора“. Черновой вариант предисловия»)
-
Так она поступила с моим младшим братом, хулиганом и драчуном, который, естественно, в ее любимцы не попал. С таким-то поведением. Вот у Нины Тимофеевны в классе было хорошистов один-два человека. Остальные — в брак.
Определенный в категорию неспособных, мой брат закончил после такого первого учителя едва-едва на тройки восьмилетку и задумал поступать в техникум. Я, пользуясь авторитетом старшего брата и уже студента, его уговорил пойти в 9-ый класс и посоветовал плюнуть на учителей и самому читать учебники и учебные пособия. Вообще, заняться чтением. В результате, брат десятилетку закончил без троек, половина оценок у него были пятерки, поступил после школы в институт и закончил его…
Постоянных учителей в восьмилетней школы с. Ленинского было очень мало. Две училки начальных классов. Биологичка. Географичка, она же директор школы. Когда я в 7-м классе учился, пришла учительница химии, осталась жить в селе. Всё. Остальные — по распределению в лучшем случае три года отрабатывали. Но это редко. Чаще уже через год смывались.
Я уже был на институтской практике. Начало сентября. Поздно вечером с вызова домой возвращаюсь — смотрю две симпатичные девчонки чуть не в слезах бегают по двору одного из стандартных двухквартирных совхозных домов. Стало интересно. Познакомились. Оказалось — после пединститута их в Ленинскую школу распределили. Буквально день назад приехали и еще находились в крайне изумленном состоянии. На самом пике изумления.
Жильем их сразу, конечно, обеспечили. Совхозных пустующих квартир в 80-х хватало. Им дали двухкомнатную квартиру в двухквартирном доме. Дому лет 15 было. Лет 10 не ремонтировался. В нем жили переселенцы с Украины. Оттуда вербовали в Приморский край алкашей. Они несколько лет отрабатывали и потом убегали, как правило, на родину. Полы не красить уже надо было, а менять, в некоторых местах прогнившие доски уже начинали прогибаться опасно. Погреб — полный воды, в доме сырость. Рамы рассохшиеся. Часть стекол в двойных рамах разбиты. Побелка… Короче — атас. Бичевник.
Топливом сельсовет их обеспечил. Привезли и вывалили во двор машину хренового угля, напополам с пылью, и машину дров — сырого горбыля. В сентябре ночи в Приморском крае уже довольно прохладные, да еще и сырость от погреба, девчонки решили печку растопить. Нашли в кладовке ржавый топор на рассохшемся топорище, ржавую ножовку, кое-как напили и нарубили горбыля на растопку. Напихали его в печку, сверху насыпали угольной пыли. Городские же. Печку только по телевизору видели. Стали разжигать. Мучались-мучались, пока не решили растопить куском старого рубероида. Рубероид хорошо горит. Только воняет. Особенно, если весь дым — в дом. Вот в этой ситуации я как раз их и застал.
Деревня 80-х это вам не деревня 50-х. Это в 50-х полколхоза сбежалось бы поглазеть на новых училок и все им мужики с бабами сделали бы, помогли бы устроиться. В 80-х училка уже редким зверем не была.
Если бы я на них не натолкнулся, то они удрали бы из села уже на второй день, плюнули бы и на распределение. А так — до лета продержались. Для городской девчонки одна только мысль о том, что она будет мыться один раз в неделю в совхозной бане, а половую гигиену будет соблюдать с помощью чайника и тазика, была похлеще триллера-ужастика.
Быт сельского учителя в преддверии 70-летия ВОСР в СССР почти ничем не отличался от быта его дореволюционного коллеги.
Да еще девчонкам нужно замуж выходить. А за кого? Учительницы биологии и химии нашли себе непьющих парней-шоферов. Поэтому и остались в нашем селе. Но непьющие шофера закончились.
Можете сами представить уровень преподавания в моей восьмилетней школе. Родная Партия считала, что она дает детям села Ленинского образование.
Конечно, еще и не хватало учителей при такой текучке. Совмещали предметы, преподавание которых они в институте не изучали. Английский три года вела учительница физкультуры на пару с учительницей пения. Прикиньте, учительница пения была у нас! И учительница физкультуры! Две сельские дурочки после педучилища. Главное — петь учили. Это самое важное в образовании. Мы ноты знали и до сих пор я слова песенки про то березу, то рябину и куст ракиты над рекой, помню. И еще «И вновь продолжается бой…»
На физкультуре нас научили играть в пионербол.
— Елена Николаевна, давайте лучше в футбол или волейбол играть!
— Нет! Будем учиться играть в пионербол! Рассказываю правила игры!..
ЦИРК!..
Учителя восьмилетней школы с. Ленинского. Постоянный состав. Директор школы старая грымза и член КПСС Александра Ивановна, преподаватель географии. Откровенно ненавидела детей. Ее метод преподавания — крик и террор. Кличка — «эсэсовка». И уши драла, и по головам лупила линейкой. Вообще рукоприкладством добрая половина учителей грешила. Тетеньки очень нервными были.
Биология. Хорошая женщина, в принципе, преподавала. Но «хорошая женщина» — не профессия. По учебнику тему оттарабанила — и свободны. На следующем уроке к доске вызвала — оценку поставила. Всё. Гуляй. Ни интереса к предмету, ничего. Скучно и нудно.
Химия. Ну там полный финиш. Что тетенька закончила — это я уже не помню, что-то заочно. Химию в своем классе я вёл. Я уже к седьмому классу начитался научно-популярной литературы по химии, когда объяснял тему урока, у учительницы челюсть отпадала. Ей же я объяснил смысл терминов — валентность и спин. И помню ее радость, когда она поняла смысл этих терминов. Радовалась, что она что-то в химии стала соображать и этой радостью со мной делилась. Причем, была настолько простодушно-непосредственной, что даже на родительских собраниях это рассказывала.
Математика, физика, история, литература и русский язык — калейдоскоп меняющихся почти каждый год выпускниц пединститутов. Английский язык три последних года моей учебы в восьмилетке вела учительница пения. Вернее, изображала этот процесс. Петь она умела, но на английском твердо знала только «Гудбай».
Вот среди этих выпускниц встречались очень талантливые девчонки. Любовь Ивановна, преподаватель русского языка, научила меня писать, не задумываясь о правилах. Интуитивно. И с ее подачи прекратился террор в отношении меня, перестали мне долбить мозг тем, что я слишком много читаю. В библиотеке теперь мне выдавали не
