История Великого мятежа - Эдуард Гайд лорд Кларендон

к своей опочивальне, велев сэру Ричарду следовать за ним. Но тот громко возразил, что поскольку обиду ему нанесли публично, то он ждет теперь публичного же удовлетворения. Это, вместе с происшедшим ранее, вывело Его Величество из себя настолько, что, охваченный сильнейшим гневом, какой никогда не овладевал им прежде, он велел им убираться вон и не показываться ему больше на глаза. Выражение лица и жесты его были при этом таковы, что все они, пребывая, по-видимому, в не меньшем смятении, чем король, и устыдившись того, что натворили, быстро вышли из комнаты; а по возвращении в дом коменданта тотчас же приказали седлать коней, намереваясь немедленно выехать из города.

Узнав о столь неслыханной дерзости, отсутствовавшие в тот момент лорды и все находившиеся в городе джентльмены немедленно явились к королю, дабы заверить его в своей преданности и выразить возмущение безобразной грубостью, которую довелось ему претерпеть. Несомненно, Его Величество мог поступить с обидчиками так, как захотел бы, но по целому ряду причин почел за лучшее предоставить их самим себе, чтобы карой для них стали угрызения совести, и немедленно назначил комендантом лорда Беласиса, который тотчас же приступил к исполнению своих обязанностей и расставил караулы там, где посчитал необходимым. Днем королю вручили ходатайство и ремонстрацию, подписанные обоими принцами и двадцатью четырьмя офицерами, которые просили заслушать дело сэра Ричарда Уиллиса в военном суде и, в случае признания его виновным, отрешить от должности — либо, если удовлетворить это прошение окажется невозможным, выдать паспорта им самим и всем кавалеристам, которые пожелают уехать вместе с ними. Кроме того, они выразили надежду, что Его Величество не посчитает их недавний поступок мятежом. На последнее король ответил, что не хочет подыскивать для него название, только он и в самом деле был очень похож на мятеж; что касается военного трибунала, то он не намерен превращать его в судью собственных действий, ну а паспорта могут сейчас же получить все, кто пожелает. На следующее утро паспорта были им посланы, и эти особы, а всего их набралось до двух сотен всадников, покинули город и направились в Уивертон (там стоял небольшой гарнизон, подчинявшийся ньюаркскому коменданту), где провели несколько дней, после чего прибыли в Бельвуар-касл, откуда послали одного человека из своей среды в Парламент, с просьбой разрешить им уехать на континент и выдать необходимые для сего паспорта.

Поступок собственных племянников, к которым король всегда относился с такой добротой и снисходительностью, не только до крайности расстроил его и удручил, но и едва не разрушил планы скорого спасения; впрочем, сразу же их осуществить не было возможности. Пойнтз и Росситер подходили с каждым днем все ближе к Ньюарку, твердо уверенные, что король, окруженный со всех сторон, не ускользнет из их рук. Они уже осадили Шетфорд-хаус (гарнизон которого подчинялся коменданту Ньюарка), выставили крепкий заслон между ним и Бельвуаром, а еще более сильный отряд расположили со стороны Личфилда, полагая, что Его Величество скорее всего изберет именно этот путь — так что, сказать по правде, вывести его из этого лабиринта мог теперь разве что Божий Промысел. Король, однако, не терял надежды на спасение. Теперь он твердо решил идти в Оксфорд, куда послал надежного гонца с распоряжением, чтобы кавалерия из этого гарнизона была готова в назначенный им день выдвинуться в район между Бенбери и Давентри. Рано утром, в понедельник 3 ноября, он отправил одного джентльмена в Бельвуар-касл, поручив ему разведать действительное расположение войск мятежников, уведомить тамошнего коменданта сэра Гервазия Лукаса о намерении Его Величества двинуться туда этой же ночью и передать ему приказ иметь к такому-то времени наготове своих солдат, а также проводников, но ни в коем случае ни о чем этом не сообщать принцам или их спутникам. Когда джентльмен возвратился с весьма подробными сведениями, было принято решение выступить в ту же ночь — о котором, однако, объявили лишь через час после того, как были заперты городские ворота. Тогда был отдан приказ явиться всем на рыночную площадь к десяти часам, и в назначенное время там собралось от четырехсот до пятисот всадников (гвардия и остатки нескольких полков); их построили, определив каждому место в каком-нибудь эскадроне, после чего, около одиннадцати часов вечера, отряд, в середине которого во главе собственного эскадрона ехал король, начал марш. К трем часам утра, не встретив никаких препятствий и не вызвав у неприятеля тревоги, он прибыл в Бельвуар. Там уже стоял наготове сэр Гервазий Лукас со своим эскадроном и надежными проводниками; он сопровождал Его Величество до рассвета. К этому времени король уже проследовал мимо тех неприятельских квартир, которых более всего опасался, но ему еще предстояло пройти между вражескими гарнизонами, а потому, нигде не задерживаясь, он двигался весь день. Когда королевский отряд проходил близ Берли, в тылу его показались кавалеристы из этого гарнизона, и в стычке с ними погибло и попало в плен несколько человек, отставших то ли по неосторожности, то ли из-за совершенного изнурения своих лошадей. К вечеру король чувствовал себя настолько обессиленным, что его буквально заставили дать себе отдых и четыре часа поспать; было это в какой-то деревеньке в восьми милях от Нортгемптона. В десять часов вечера отряд вновь двинулся в путь, рано утром прошел Давентри, а к полудню прибыл в Бенбери, где уже стояла наготове, дожидаясь Его Величество, оксфордская кавалерия; и, сопровождаемый ею, король в тот же день благополучно вступил в Оксфорд. Так закончился самый тяжелый и утомительный поход, в котором когда-либо участвовал король, ведь со времени неудачи под Незби и вплоть до этого момента он находился в почти непрерывном движении и пережил множество бедствий и катастроф, которые непременно сломили бы дух любого человека, не обладающего истинным величием и твердостью души. В Оксфорде король обрел наконец покой и досуг, чтобы вспомнить и поразмыслить об уже случившемся, а также, пользуясь мнениями и советами лиц, всецело ему преданных и способных судить здраво и основательно, подумать и решить, что следует делать теперь. Тотчас же по своем прибытии он написал упомянутое уже письмо от 7 ноября, а вскоре затем еще одно, от 7 декабря; оба они были приведены в полном виде выше.

Принц же Уэльский не имел у себя на западе подобного покоя и досуга, ибо в крайнем смятении, вызванном описанным выше отходом кавалерии, и в самом деле чрезвычайно беспорядочном, многие части корнуолльской милиции совершенно вышли из повиновения и устремились к своим домам, оправдываясь страхом того, что их могут