Цезарь и Христос - Уильям Джеймс Дюрант

подражая развлечениям, но не сумасбродствам Нерона и Антония. Разочарованный хаосом афинских законов, он поручил коллегии юристов провести их кодификацию. Относясь к религии с интересом скептика, он принял посвящение в Элевсинские таинства. Найдя, что Афины страдают от массовой безработицы, и решив вернуть городу блеск Перикловой эпохи, он нанял архитекторов, инженеров и умелых ремесленников и развернул здесь строительную программу более масштабную, чем общественные работы, затеянные им в Риме. На площади, окруженной длинной колоннадой, его рабочие возвели библиотеку с мраморными стенами, ста двадцатью колоннами, позолоченной крышей и просторными комнатами, украшенными гипсовыми скульптурами, живописью и мраморными статуями. Был построен гимнасий, акведук, храм Геры и храм Всеэллинского Зевса — бога «всех греков». Самым амбициозным их этих архитектурных предприятий явилось завершение строительства (131 г.) Олимпия — того царственного храма Зевса Олимпийского, строительство которого было начато Писистратом шесть веков назад и который не удалось достроить Антиоху Эпифану. Когда Адриан покинул Афины, город был чище, благополучнее и красивее, чем когда бы то ни было в своей истории{1117}.

Весной 129 г. он отплыл в Эфес и совершил новое путешествие по Малой Азии, посещая по дороге многочисленные города и храмы. Он совершил инспекционную поездку в Каппадокию и провел смотр тамошних гарнизонов. В Антиохии он выделил средства на строительство акведука, храма, театра и общественных бань. Осенью он посетил Пальмиру и Аравию, а в 130 г. пред–, принял поездку в Иерусалим. Священный город по-прежнему пребывал в руинах, практически в том же состоянии, в каком находился после его захвата Титом; горсточка обнищавших иудеев жила в пещерах и жалких лачугах в горах; это запустение тронуло сердце Адриана, а при виде пустого места разыгралась его фантазия. Когда он восстанавливал благосостояние Греции и эллинистического Востока, то надеялся возвести новые, еще более высокие преграды между греко-римской цивилизацией и восточным миром; теперь он мечтал о том, чтобы даже Сион преобразовать в цитадель язычества. Он повелел восстановить Иерусалим из развалин в качестве римской колонии и переименовать его в Элию Капитолину в память о роде Адриана и римском Юпитере Капитолийском. Это одна из самых потрясающих психологических и политических ошибок, когда-либо совершенных мудрым руководителем государства.

Он продолжил путешествие, въехал в Александрию (130 г.) и, терпеливо посмеиваясь над словоохотливостью населяющих ее спорщиков, обогатил Музей, перестроил гробницу Помпея, а затем, превзойдя Цезаря, пустился в покойное праздное плавание вверх по Пилу вместе с женой Сабиной и любимцем Антиноем. Он встретил этого юного грека несколько лет назад в Вифинии; император поразила совершенная красота юноши, его мягкий взгляд и кудри, он сделал его своим любимым пажом и привязался к нему нежно и страстно. Нам неизвестно, протестовала ли против такого положения дел Сабина, но молва утверждала, что юноша выступал перед этим новым Зевсом в роли Ганимеда; возможно, однако, что бездетный император любил его как посланного небом сына. И вот, когда Адриан находился на вершине счастья, Антиной, которому было только восемнадцать, умирает, — невидимому, он утонул в Ниле. «Как женщина», — пишет Спартиан, рыдал властелин мира; он приказал воздвигнуть на берегу святилище, похоронил в нем мальчика и объявил его перед лицом всего мира богом. Вокруг святилища он выстроил город — Антиноополь, которому было суждено стать византийской столицей. Когда Адриан в печали возвращался в Рим, история стала превращаться в легенду: император, гласит предание, благодаря магической дивинации узнал, что его величайшие планы сбудутся только в том случае, если умрет самое дорогое ему существо; Антиной услышал это пророчество и добровольно предал себя смерти. Возможно, эта легенда возникла достаточно рано, чтобы отравить последние годы императора.

Снова оказавшись в Риме (131 г.), он мог почувствовать, что сделал Империю лучше, чем она была до него. Никогда прежде, даже при Августе, не достигала она такого процветания, и никогда Средиземноморью не добиться больше той полноты жизни, какую оно знало при Адриане. Никогда больше не станет оно домом столь высоко развитой цивилизации, распространившейся настолько широко и воздействующей на жизнь его обитателей настолько благотворно. Никто не управлял Империей благодетельнее Адриана. Август видел в провинциях прибыльный довесок к Италии, которым следует распоряжаться к выгоде италийцев; только теперь идеи Цезаря и Клавдия нашли свое воплощение, и Рим был уже не сборщиком налогов для Италии, но ответственным управляющим державы, все части которой были в равной мере согреты заботой правительства и в которой греческий дух безраздельно правил Востоком и мыслью, а римский — государством и Западом. Адриан повидал все области Империи и привел их к единству. Он пообещал, что «будет управлять государством, сознавая, что оно является достоянием народа, а не собственностью императора»{1118}; и он сдержал свое слово.

3. Строитель

Оставалось выполнить последнюю задачу — сделать более красивым, чем прежде, еще и Рим. Художник всегда боролся в Адриане с государственным деятелем; реорганизуя римское право, он одновременно строил Пантеон. Ни один человек не строил прежде так интенсивно, ни один правитель не строил так быстро. Строения, возведенные для него, часто были воздвигнуты по его проекту, и он не уставал лично следить за ходом работ. Он отремонтировал или реставрировал сотни зданий, не оставив ни на одном из них своего имени. Все кварталы Рима испытали на себе его благодеяния, проистекавшие из редкого союза мудрости и власти. Si jeunesse savait et vieillesse pouvait — эта пословица нашла в его личности свое разрешение.

Самой известной была его реконструкция Пантеона — наиболее хорошо сохранившегося античного здания. Прямоугольный храм, возведенный Агриппой, был разрушен пожаром; от него сохранился, по-видимому, только фронтальный коринфский портик. Севернее этих руин Адриан велел своим архитекторам и инженерам возвести круглый храм в исконно римском стиле. Его эллинистические пристрастия склоняли Адриана к тому, чтобы в архитектуре столицы греческие формы преобладали над римскими. Новый храм не составлял с упомянутым портиком гармонического целого; но интерьер — окружность диаметром в 132 фута без засоряющих пространство подпорок — позволял ощутить простор и свободу; в этом с ним могут равняться только готические кафедральные соборы. Стены были двадцатифутовой толщины; их построили из кирпича, который с внешней стороны был облицован мрамором в нижней секции и покрыт штукатуркой, украшенной пилястрами, — в верхней. Потолок портика был покрыт бронзовыми пластинами такой толщины, что, после того как их сняли по инициативе папы Урбана VIII, из них удалось отлить ПО пушек и покрыть высоким балдахином алтарь в храме Святого Петра{1119}. Массивные бронзовые двери были первоначально отделаны золотом. Семь углублений были вырезаны в нижней части лишенной окон внутренней