Модернизация vs. война. Человек на Балканах накануне и во время Балканских войн (1912-1913) - Рашид Рашатович Субаев

Освободительную войну, принимало эту новую фольклорную традицию как свою собственную, поэтому не удивительно, что на рубеже XIX–XX вв. македонские крестьяне считали многие революционные «патриотические» песни, главным образом Хр. Ботева и И. Вазова, уже своими «народными». Неизвестный участник македоно-одринского движения, вступивший в ВМОРО будучи гимназистом в Битоле, вспоминал: «Ботев был главным нашим учителем и вдохновителем. Благодаря ему мы научились сильно любить Родину и сильно ненавидеть врага»{147}. Такой же эффект песни Ботева производили и на неграмотных крестьян. Воевода ВМОРО Пандо Кляшев рассказывал, что посещение болгарскими учениками (гимназистами) сел в Костурском крае произвело настоящий переворот в душе крестьян. Ученики пели «патриотические песни, рассказывали и т. д.» «Особенно песни оказывали влияние, — замечал П. Кляшев, — затем дружеские встречи и пр. Все это повышало национальное сознание у крестьян грекоманов и экзархистов. Вследствие этого вражда [между ними] угасала, и почва (для революционной деятельности — Д.Л.) становилась более пригодной»{148}. Не случайно то, что тайная курьерская служба ВМОРО придавала доставке в Македонию и Фракию песенных сборников (песнопоек) из Болгарии ничуть не меньшее значение, чем доставке революционной литературы и прессы{149}. Песни являлись наиболее простым способом донести до неграмотного населения информацию о героическом прошлом Болгарии и актуальные задачи политической борьбы.

Болгарские революционные песни иногда совмещались со старой фольклорной традицией, что культивировало осознание преемственности этнического прошлого и современных задач национальной и политической консолидации болгар. Так, четник Стойно Черногорски сообщал, что на сборном пункте в Западной Болгарии в селе Мусабег Радомирското края каждый вечер после ужина четников с местными крестьянами чифликчиями «начинались пения многочисленных революционных песен, которые то там, то здесь разбавлялись “букетами” из местной шопской народной поэзии, отличающейся своей звучной монотонностью и логической сухотой. В конце обязательно плясали несколько шопских и македонских хоро»{150}. Однако встречаются свидетельства и полной замены старой фольклорной традиции. Например, Пандо Кляшев вспоминал, что в Костурском крае четники «заменили песни, которые до этого пели, песни с албанским припевом, на болгарские военные и школьные песни и — этим внесли значительное оживление среди людей»{151}.

Военные песни македонские крестьяне перенимали, кроме всего прочего, и у своих земляков, добровольно прошедших военную службу в болгарской армии{152}. Один из них — костурский воевода Иван Попов, рассказывал, что при завершении общесельских революционных собраний, его четники торжественно исполняли такие песни, как «Боят настана, тупат сърца ни» (И. Вазов 1875 г.), «Жив е той, жив е! Там на Балкана», «Напред, напред, за слава на бойно поле и македонска свобода», «Обичам, мамо, обичам, в гора зелена да ходя, отбор юнаци да водя, до триста мина дружина»{153}. О степени восприятия населением в Македонии болгарских военных песен говорит и тот факт, что их практически наизусть знали даже македонские дети, использовавшие эти песни в своих ролевых военных играх. Македонские воеводы, собравшиеся в апреле 1903 г. на знаменитый Смилевский конгресс с задачей определить тактику предстоящего восстания в Битольском революционном округе, могли, в частности, наблюдать военные «репетиции» детей, которые во время «битвы» пели песню: «Бой, бой искаме ний, да победим врага зли, мир и правда да царува, българин да добрува». После сражения дети построились в шеренги и вслед за командой «ходом марш» (взятой тоже из болгарской армии) затянули другую болгарскую военную песню: «Ние идем от полето, дето славно се бихме, излез, мило либе, посрещни ме и ти, майко, целуни ме»{154}.

Указанные свидетельства позволяют предположить, что инициатива фольклорной реконструкции, отражавшей объективный процесс болгарской национальной консолидации, шла не только сверху (со стороны интеллектуальной элиты), но и снизу и являлась показателем реакций болгарского общества в Македонии и Фракии на меняющийся мир вокруг. Ильинденско-Преображенское восстание 1903 г. дало мощный импульс созданию уже собственной македоно-одринской революционной традиции в фольклоре. Однако и новые, т. н. даскальские (т. е. созданные сельскими учителями) песни, выстраивались на основе гайдукской и революционной доосвобожденческой традиции{155}.

Обращение к исторической памяти как главному мифо-мотору, стимулирующему развитие национального самосознания, предполагало использование информации не только о болгарском Возрождении и борьбе за освобождение Болгарии, но и ряда образов более далекого прошлого. Тема славного средневекового прошлого, нетерпимого настоящего и прекрасного будущего, которое следует создать в результате национальной борьбы, занимала важное (если не центральное) место в идеологии любого классического национального движения XIX – начала XX вв. в Восточной и Юго-Восточной Европе, и македонские болгары в этом плане не являлись исключением, несмотря на наличие все же ряда специфических моментов{156} в развитии болгарского национального движения в Македонии и Фракии в самом начале XX в.

Македонские болгары не могли похвастаться таким же мощным мифо-мотором, каким для их ближайших соседей — сербов — являлось предание о Косовской битве или Душановом царстве. Память о средневековой болгарской государственности и ее утрате практически не сохранилась в Македонии. Изредка в воспоминаниях рядовых македоно-одринских деятелей можно встретить упоминания такого рода: «Мой дед, священник… рассказывал мне о прошлом, что также побуждало меня мечтать об освободительной борьбе»{157}. Однако определить, о каком именно «прошлом» идет речь в данном случае практически невозможно. Симеон Радев утверждал, что в его родном Ресенском крае «о царе Самуиле не осталось ни воспоминания, ни предания». Самые ранние народные воспоминания, по его словам, касались закрытия Охридской патриархии в 1762 г., о чем сложил песню знаменитый болгаро-македонский возрожденец Григор Прличев: «Об утере Охридской патриархии, однако, и поминали, и скорбели. Песня Прличева была неким душераздирающим описанием этой трагедии в болгарской национальной судьбе, она находила отзвук в душах всех болгар, наполняла их гневом к фанариотскому коварству… Я и до сегодняшнего дня не могу без содрогания слушать эту песню. Когда я был ребенком, она раздирала мое сердце. Бескрайнюю ненависть ко всему греческому внушала она мне»{158}.

Пробелы в исторической памяти македонских и фракийских болгар первоначально восполнялись школьным образованием и учебниками по истории. Причем преподавание истории являлось настолько важным компонентом национальной агитации, что зачастую походило на процесс приобщения к некой тайне или святыне. Радев, в частности, вспоминал об уроках по истории прилепчанина Дудева в Битольской гимназии: «В его речах отсутствовал какой-либо пафос, однако когда он рассказывал нам о далеком болгарском прошлом и превратностях болгарской судьбы, мы его слушали с затаенным дыханием. Обстановка, в которой он читал лекции, еще более усиливала наше волнение: прежде чем начать урок по болгарской истории, он просил нас накрепко закрыть окна, чтобы его не было слышно снаружи,