Русские солдаты в Северной Африке (1940–1945 гг.). Эль-Аламейн: неизвестные страницы войны - Владимир Владимирович Беляков

Два часа продолжалась тревога.

Все мы собрались в столовой и выключили свет. Так и сидели в полнейшей тьме, изредка переговариваясь друг с другом.

Когда оружейная канонада становилась особенно сильной, совсем близкой, сердце слегка замирало, как бы падало…

Когда же в 10 часов загудел отбой, я вышел на улицу. Всюду роились голубые, синие и красные огоньки ручных лампочек и большие, завуалированные синей или красной бумагой, глаза такси. Все, все тона – прикровенные, все звуки – приглушенные… Шли в одиночку и большими группами, возвращаясь из абри (бомбоубежища. – В.Б.) в свои дома. Вели за руку засыпающих маленьких детей. Спешили, видимо, немало взволнованные, чтобы вторичная тревога не застала их еще раз в пути. Это скорбное шествие потрясло меня до глубины души…

А в небе не переставали ходить сполохи света, подгоняя всех, удесятиряя силы…

8 июля. Из Александрии с 11 июня по вчерашний день эвакуировано 220.000 человек.

И все же неистребима жизнь. На набережной (в опасной зоне) много гуляющих, особенно много детей, даже маленьких. Кое-кто купается, но мало…

12 июля. Литургия была сегодня особенно торжественной, при переполненном храме, одних причастников было до тридцати. Я возглашал ектению, когда загудела сирена. В первый момент среди молящихся произошло замешательство. Одни бросились затворять окна, тогда как они должны быть открытыми во время налета; другие устремились к двери… Но в конце концов благоразумие одержало победу и все остались в церкви, пали на колени и горячо стали молиться… Это общее волнение невольно передалось и мне, отчего всю дальнейшую службу я провел особенно проникновенно и глубоко, сам удивляясь и ужасаясь силы молитвы…

16 июля. Я только закрыл книгу и лег, как зазвучала сирена. Вскоре заговорили орудия: сперва далеко, потом все ближе и ближе… Над нашим домом ясно был слышен тяжелый лет бомбовозов. По-соседству кто-то надрывно кричал:

– Экфель нур! (Выключи свет! – В.Б).

Я никогда не забуду этого крика.

Вдруг дверь сильно дернулась на всех своих петлях, чуть не сорвалась… Еще и еще раз… Еще и еще раз… С потолка посыпалась известка.

– Экфель нур! Экфель нур! – надрывался кто-то на улице. Все мы, собравшиеся в коридоре, притихли. Начался ужасный обстрел зенитками вблизи нашего дома.

Все же трудное положение: сидеть в темной, хрупкой коробке, которая каждое мгновение может разлететься вдребезги.

Кто-то из нас приоткрыл дверь в сад: дивная лунная ночь… Светло как днем, можно свободно читать книгу.

Необычайно тревожная ночь…

17 июля. Поднялся я довольно поздно. Это позднее утро – солнечный костер в моем окне, во всей своей прелести: точно и не было тревожной ночи… “И равнодушная природа…”

Наскоро выпив кофе, я взял Любочку и отправился с нею в Мустафу-пашу, чтобы навестить моих маленьких друзей, живущих в самой опасной зоне, рядом с английскими военными складами.

Быстро преодолели мы небольшое пространство, отделяющее домик П. от английского пункта. У калитки встретил нас милый восьмилетний Олег и повел радушно в дом. Тотчас же он вывел к нам и свою маленькую сестренку Оленьку.

Пока одевались родители (они спали после бессонной ночи), я разговорился с Олегом.

– Ну, как прошла у вас эта ночь? – спросил я, ласково поглаживая мальчика по голове.

– Ах, знаете, – ответил он мне, – это было ужасно! Мы совсем не спали. Налеты – это такой ужас, такой ужас!

И мальчик подпер голову ладонью, буквально так, как это делают старушки из простонародья, когда рассказывают что-либо печальное.

Нет, далеко не все дети равнодушны к налетам, подумал я.

Вскоре в гостиную вышли родители детей. И у отца, и у матери вид донельзя измученный. Но менять свое местопребывание не решаются, т. к. это повело бы к большим расходам, а свободных средств нет.

– Мы всецело положились на волю Божию, – глубоко вздохнув, сказала мать и тут же обняла свою маленькую дочурку.

Олег горд тем, что во время тревоги помогает по дому: наполняет ванну водой на случай порчи водопровода, развлекает сестренку…

Домик у них небольшой, одноэтажный, подверженный всем ветрам и случайностям. Но нет средств оставить его… У отца ночная работа, так что дома он бывает только днем. И бедная молодая мать с двумя маленькими детьми принуждена в одиночестве переживать все эти налеты. И как: безропотно, с редким смирением, положась на волю Божию.

– Когда бомбовозы летят над нашим домом, – призналась мне мать, – мы все трое поем “Отче наш”…

На дому у художницы В.Е. Бек служил молебен. Многие тянутся теперь к церкви…

Девочке-гречанке, тяжело раненой во время недавнего налета, теперь лучше, и первым долгом она попросила себе куклу…

25 июля. Сильный налет. Много жертв среди гражданского населения. Ежедневно посещаю прихожан. Это ежедневное посещение в нынешнее столь тревожное время обязательно. Я считаю, что каждое посещение дома в эти дни – своего рода треба, освященная тревогой.

27 июля. В четыре с половиной часа утра сирена. Как всегда, в коридоре, в узком пространстве воображаемого убежища. Теперь только под утро луна (последняя ее четверть).

Слышна тишина…

Да, слышна тишина, т. к. все мы сидим, затаив дыхание. Вдруг ясно доносится высокий лет бомбовозов, лет – прямо над нами. Точно кто-то беспрерывно тяжело вздыхает в небе.

Тишина – особенная: настороженная, прозорливая, мистическая… да, не совсем наша, земная. Даже сердце перестает биться, замирает, чтобы не нарушить эту тишину.

Вышел на террасу. Прелестное, изумительное по красоте африканское утро, нежно-малахитовое, в редчайшем убранстве остро сияющих звезд.

Налетели… Сбросили свой ужасный груз в эту красоту предутренней Александрии…

23 августа. Никто не спал во всю эту ночь, а ведь сегодня я служу литургию для детей.

Мог ли я рассчитывать на то, что после жуткой, бессонной ночи родители внемлют моему призыву и отпустят своих детей в церковь. Ведь и за утро, в сущности, нельзя поручиться…

И что же: родители не только отпустили детей, но многие и сами привели, и даже принесли младенцев.

Словом, вся наша русская южная Александрия покорно и, видимо, с радостью наполнила нашу небольшую уютную церковь.

25 августа. В три с половиной часа утра – сирена. Огромные бомбовозы летели очень низко. Я стоял в нашем коридоре, когда заскрежетал на средних тонах воздух, точно разматывая огромную, тугую ленту. И глухой удар о землю – очень сильный, потрясший весь дом до основания – невольно заставил мою голову начертать параболу вдоль стены. Я истово перекрестился…

Ведь это же близко, совсем близко…

Только в седьмом часу все улеглось.

8 сентября. В 4 ч. дня за мной заехал псаломщик и мы