Глеб Лебедев - Эпоха викингов в Северной Европе и на Руси

Как и в усадьбах своих врагов, в капищах конунг захватывает золото и другие сокровища, посвящавшиеся местным божествам:

«После этого он плывет в Хладир и велит разрушить капище и взять из него все добро, а также снять все украшения с богов. С двери капища он взял себе большое золотое кольцо, которое было изготовлено по распоряжению Хакона ярла. Затем Олав конунг велел сжечь капище» (Сага об Олаве, сыне Трюггви, 59) (Снорри Стурлусон 1995: 136).

Деятельность королей-миссионеров не была, однако, исключительной вакханалией военного насилия. Идеологическая борьба допускала и форму публичного диспута, правда, в присутствии вооруженной силы конунга, со вполне предопределенным исходом:

«Конунг сел, и Гудбранд ему отвечает:

— Мы не знаем, о ком ты говоришь. Ты называешь богом того, кого ни сам ты, да и никто другой не видел. А у нас бог такой, которого каждый день можно увидеть. Сегодня его здесь нет просто потому, что идет дождь (и бонды не могут вынести идола наружу, из святилища. — Г. Л.).

Вечером конунг спрашивает у сына Гудбранда, как сделан их бог. Тот отвечает, что он сделан по образу Тора.

— В руке у него молот. Он громадный, а внутри полый. Он стоит на подставке, и когда его выносят, то снова ставят на эту подставку. Он богато украшен золотом и серебром. Каждый день ему приносят четыре каравая хлеба и мясо.

…В это время Кольбейн [дружинник конунга] так ударил по их богу, что он раскололся на куски, и оттуда выскочили мыши, величиной с котят, ящерицы и змеи. Бонды перепугались и бросились бежать…

…Конунг поднялся и сказал:

— Яне знаю, что значат ваши крики и беготня. Но вы теперь увидели, какова сила вашего бога, которого вы украшали золотом и серебром, поили и кормили. Теперь видно, кому это все шло — мышам и змеям… Соберите ваше золото и драгоценности, которые здесь рассыпались по земле, и отдайте вашим женам, и никогда больше не украшайте ими чурбаны и камни.

А сейчас вам остается выбирать одно из двух: либо вы принимаете христианство, либо сегодня же будете биться со мной. И пусть победит сегодня тот, с кем будет бог, в которого мы верим.

…Тут все приняли христианство. Епископ крестил Гудбранда и его сына и оставил там священников. И те, кто был раньше врагами, расстались друзьями. Гудбранд велел построить церковь в Долинах» (Сага об Олаве Святом, 112-113) (Снорри Стурлусон 1995: 258-260).

Немаловажная подробность: после обращения в окрещенной местности ставится церковь и поселяется постоянный причт. Государство получило новую опорную ячейку взамен той, где властвовал сокрушенный конунгом идол и его жрец — «годи».

Разрушая языческие капища, конунги уничтожают или подавляют центры местного самоуправления — навязывая самоуправление новое:

«Он потребовал от нас, чтобы мы платили ему все подати, которые получал Харальд Прекрасноволосый, а кое в чем пошел еще дальше. И люди при нем настолько потеряли свободу, что никто уже не мог сам решать, в какого бога ему верить» (Сага об Олаве Святом, 36) (Снорри Стурлусон 1995: 185).

Меняются не только вера, обычаи, святилища, но и организационная структура страны. Вводятся новые законы:

«Он запрещал многие дурные обычаи и языческие обряды, потому что ярлы жили по старым законам и никому не навязывали христианских обычаев» (Сага об Олаве Святом, 110) (Снорри Стурлусон 1995: 198).«Конунг направляется с востока вдоль побережья с большим войском и ломает старые законы страны, а те, кто ему противится, подвергаются наказаниям и насилию» (Сага об Олаве сыне Трюггви, 54) (Снорри Стурлусон 1995: 134).Неустанно, из года в год продолжает конунг-миссионер свое движение по фюлькам, постоянно готовый перейти к образу действий, как в завоеванной стране.

«Он велел схватить всех лучших людей в Лесьяре и Довраре, и они должны были либо принять христианство, либо лишиться жизни, либо бежать, если им это удавалось. У тех, кто принимал христианство, конунг брал для верности в заложники их сыновей. В Лесьяре конунг остановился на ночь в усадьбе, которая называется Бёйяр. Он там назначил священников. Потом он отправился по долинам Лорудаль и Льярдаль и доехал до места под названием Ставабрекка. Внизу по долине текла река, которая называется Отта, а по обоим ее берегам расположена красивая населенная местность, которая называется Лоар. Сверху конунг мог увидеть всю местность. Он сказал:

— Жаль, что придется предать огню такую красивую местность» (Сага об Олаве Святом, 111) (Снорри Стурлусон 1995:256).

«Так он ездил по всему фюльку и не щадил ни могущественных, ни немогущественных. Он назначал священников и сажал их так густо по Упплёнду, как считал необходимым» (Сага об Олаве Свя¬том, 73) (Снорри Стурлусон 1995: 211).

Оппозиция этому движению создавалась достаточно прочная: сеть усадеб «могучих бондов», особенно на севере, в отдаленных областях страны, все-таки превосходила по частоте ячеек даже сеть церковных приходов, еще только насаждавшихся конунгом. Однако организационная, и особенно военная, мощь самоуправления бондов была существенно и уже необратимо подорвана. Собственными силами организовать эффективного сопротивления отборному королевскому войску они не могли. Единственным союзником для противников «королей-миссионеров» Норвегии было Датское государство, но ведь там христианство пустило уже более глубокие корни. «Могучие бонды» Трондхейма и других норвежских фюльков призвали себе в помощь датчан и признали власть конунга Кнута. Олав Толстый вынужден был покинуть страну. Но по существу своему, как вскоре выяснилось, соотношение общества, государственной власти и церкви осталось прежним.

«Кнут Могучий захватил всю Норвегию и сделал Хакона ярла ее правителем. Он дал ярлу придворного епископа по имени Сигурд, датчанина родом, который долго был у Кнута конунга. Этот епископ был человеком решительным и очень красноречивым» (Сага об Олаве Святом, 217) (Снорри Стурлусон 1995: 356-357).

Новый глава норвежской церкви энергично и резко выступал против короля — проповедника христианства. Епископу Сигурду сага приписывает страстную речь, в которой обрисован яркий и выразительный образ «конунга-викинга» и его окружения:

«—С молодости он привык грабить и убивать людей, разъезжая по разным странам. Наконец он приехал сюда, в эту страну, и начал с того, что стал недругом всех ваших самых лучших и могущественных мужей. Ярлов Свейна и Хакона он изгнал из их вотчин. Он был жесток даже со своими родными, когда изгнал всех конунгов из Упплёнда. Он велел их покалечить, захватил их владения, а в стране совсем не осталось конунгов. Вы хорошо знаете, как он обошелся с лендрманами: самые уважаемые из них убиты, а многим пришлось бежать от него из страны. Он много разъезжал по этой стране с шайкой разбойников, жег селения и убивал и грабил народ. Есть ли здесь хоть один могущественный муж, которому не за что было бы отомстить Олаву конунгу? А теперь он явился сюда с иноземным войском, в котором большинство — лесные люди, грабители и разбойники. Надо пойти против этой шайки и перебить их всех, и сделать их добычей орлов и волков… Пусть никто не посмеет перенести трупы их в церковь, ведь все они — викинги и злодеи» (Сага об Олаве Святом, 218) (Снорри Стурлусон 1995: 357).

Иноземная власть оказалась немногим отличной от той, против которой восставали бонды. Ярл Хакон, правивший страной от имени датского короля, вскоре утонул в море; начались раздоры между знатными представителями бондов. Все часто вспоминали о том, что «когда стал править Олав конунг, он установил мир в своей стране и запретил грабежи. Те, кто нарушал этот порядок, подвергались наказанию» (Сага об Олаве Святом, 181) (Снорри Стурлусон 1995:336). Прочность государственной власти, опиравшейся на созданную многолетними усилиями структуру управления, при всех издержках, была шагом вперед по сравнению с расточительной, в общем-то, «свободной игрой» социальных сил эпохи викингов. Вести из Норвегии достигли Руси, где находился Олав. Он отправляется в свой последний поход, превративший его в короля-мученика, небесного патрона Норвегии и первого «национального святого» скандинавских стран.

С небольшим войском Олав двинулся из Швеции и пересек горы, отделявшие Норвегию.

«К западу от него лежала вся страна, и он увидел ее с гор. Много народу шло впереди конунга, и много шло сзади. Конунг ехал, выбирая место посвободнее. Он был молчалив и не разговаривал с людьми. Так он ехал большую часть дня, не оглядываясь. Тут к нему подъехал епископ и спросил, о чем он думает, раз он так молчалив. А обычно в походах он бывал оживлен, беседовал со своими людьми и веселил всех вокруг себя. Погруженный в свои мысли, конунг ответил:

— Мне только что было чудесное видение. Я видел Норвегию, когда смотрел на запад с гор. Я вспомнил, как я был много дней счастлив в этой стране. Мне показалось, что я вижу весь Трандхейм, а затем всю Норвегию. Чем дольше я смотрел, тем больше открывалось моему взору, и, наконец, я увидел весь мир, и сушу, и море. Я узнавал места, которых я раньше никогда не видел: и те, о которых я раньше только слышал, и даже те, о которых я раньше ничего не слышал, заселенные и незаселенные земли так далеко, как простирается мир.