Трансформация статуса белорусской сельской женщины в ХХ – начале ХХI в. - Ирина Васильевна Романенко

и без приданого, но это не поощрялось, более того, осуждалось белорусским сельским обществом.

В первые десятилетия советской власти приданое для девушки, как и прежде, имело важное значение, однако его содержание несколько по менялось. В частности, в состав приданого девушки в некоторых регионах Беларуси, например, на Полесье, стал входить земельный надел [418, с. 112, 113, 130; 438, с. 155]. Включение в приданое земли зависело от ряда факторов, таких, например, как зажиточность семьи невесты, требования семьи жениха, личностные качества девушки, состояние ее здоровья, возраст, количество в деревне девушек брачного возраста и т. и. Получение земли в приданое укрепляло положение молодой девушки в семье независимо от того, жили молодые отдельно или с родителями мужа. Например, польский социолог В. Липиньска-Мрозек в своей магистерской диссертации, написанной по результатам собственных полевых исследований в д. Ольманы Столинского района Бресткой области, подчеркивает: «Сягонняшняя маладая дзяўчына, выходзячы замуж, мае свядомасць сваей незалежнасці, а факт, што яна з’яўляецца ўладальніцай такой самай, а часам і болыпай часткі маёмасці, якую мае муж, яшчэ болып умацоўвае яе пачуццё сваёй асабістай незалежнасці» [цит. по: 438, с. 155].

На территории БССР в межвоенный период, особенно после коллективизации, структура состава приданого нарушилась. В него обязательно входит та часть, которая именовалась «скрыней», «бодней», «куфарам» и т. и., а также, по возможности, семья старалась дать девушке что-нибудь для первого капитала будущей семье. Как и в дореволюционный период, приданое для девушки при ее замужестве играло немаловажную роль. Девушка с богатым приданым считалась завидной невестой. После свадьбы, когда молодую привозили в дом мужа, односельчанки шли смотреть, что она с собой привезла в качестве приданого [339, с. 362]. Например, А. С. Козиначикова, жительница д. Бабичи Чечерского района Гомельской области (1934 г. р., православная), рассказывала, что когда ее мать выходила замуж в 1929 г., а после и она сама (в 1956 г.), женщины приходили смотреть «сундук»: «Падушкі складалі на койцы красіва, посцілкі. Рушнікі, набожнікі на гвоздзікі на сцяну, на партрэт ці іконы развешвалі, каб людзі бачылі, што ўсё ёсць, што дзеўка рукадзельніца, і не асудзілі» [15, л. 1]. Новым явлением стали так называемые комсомольско-молодежные («красные») свадьбы, на которых наличие приданого не поощрялось, а, наоборот, осуждалось как «пережиток капитализма», однако в белорусской деревне они не получили широкого распространения [104, с. 14].

Сельские девушки, д. Соколовичи Крупского района Минской области. 1956 г. Фото М. Я. Гринблата. Архив Института искусствоведения, этнографии и фольклора им. К. Крапивы НАН Беларуси

В первое послевоенное десятилетие приданое, как и ранее, имело важное значение для девушки. Этому способствовало сохранение в белорусской деревне некоторых традиционных занятий, в частности домашнего ткачества, а также определенных семейных обычаев. Большинство опрошенных нами сельских женщин, которые выходили замуж в конце 1940-х – начале 1960-х гг., на вопрос «Что ценилось в девушке при выдаче ее замуж?» кроме личностных качеств невесты (красота, здоровье, трудолюбие и др.) назвали и приданое. Нередко информаторы рассказывали о случаях, когда наличие богатого приданого стало решающим при выборе будущей жены. Как и в предыдущие периоды, подготовка приданого к свадьбе считалась важной для девушки. М. А. Семиход, 1928 г. р., уроженка д. Михалевка Брагинского района Гомельской области (после 1986 г. проживает в д. Губичи Буда-Кошелевского района Гомельской области), православная, вспоминала: «Замуж жа ўсё роўна трэба было ісці, дык рыхтавалі прыданае. Я калі ў 1951 г. працавала ў городзе на торфзаводзе… дык купіла сабе краснае ватняе адзеяла, яшчэ такіх І не было, і две просціны, ды яшчэ там кое-што ў краме купіла, а маці ўжо дома посцілкі і другое прыгатаўляла. Замуж я шла ў 1953 годзе 3 мая. Дык, калі прывезлі мяне, дзеўкі і жанчыны ўжо шлі глядзець. Дык адна, гляджу, стала і пачала лічыць: “I тое, і тое ёсць”. Думала, што я ў каго ўзяла, каб болей павесіць…» [15, л. 1]. Н. А. Семенюк 1936 г. р., уроженка д. Мннойты Лндского района Гродненской области, католичка, также отмечала, что, когда в 1957 г. выходила замуж, односельчанки приходили смотреть приданое: «Тое, што мы наткалі і навышывалі, вывешывалі на жэрдкі ці дома: палаценцы, скацеркі, пакрывала… А людзі ўжо прыходзілі глядзець, каб маладая рукадзельніцай была. Успамінаць смешна» [15, л. 3]. Аналогичные примеры приводят и другие белорусские ученые, в частности, фольклорист О. В. Изотова [138, с. 72].

Сельские девушки, д. Иванки Брагинского района Гомельской области. 1959 г. Фото из семейного архива Л. П. Артюшенко

Наиболее значимые изменения в отношении приданого начали происходить в 1960-е гг., что было обусловлено урбанизацией и ростом миграции (многие девушки стали чаще уезжать учиться или работать в город, возвращаясь обратно, они старались следовать «новому», «городскому образу жизни»), массовым распространением в деревне предметов промышленного производства (одежды, обуви, постельных принадлежностей и т. и.), идеологической работой советских органов власти, направленной на ликвидацию «капиталистических пережитков» в деревне, к которым относился и институт приданого, а также снижением роли традиционных способов трансляции культурного опыта. В конце XX – начале XXI в. приданое перестает выступать показателем хозяйственных навыков невесты, оставаясь только материальной поддержкой молодой семьи. По данным исследования О. В. Изотовой, в XXI в. меняется содержание приданого (на первое место выходят деньги и бытовая техника), сохраняется только его утилитарное назначение [138, с. 97].

Сельские девушки, д. Малое Кашо Городокского района Витебской области. 1960-е гг. Фото из семейного архива T. К. Тяпковой

В течение XX – начала XXI в. в белорусской деревне наблюдается также трансформация отношения к добрачному целомудрию и рождению детей до брака [200, с. 116; 216, с. 69–71].

Сельские девушки, д. Лучин Рогачевского района Гомельской области. 1965 г. Фото П. Н. Захаренко. Архив Института искусствоведения, этнографии и фольклора им. К. Крапивы НАН Беларуси

В начале XX в. особое значение придавалось сохранению девушкой целомудрия до свадьбы [45, с. 282; 88, с. 113; 352, с. 167]. В некоторых регионах Беларуси в XIX в. существовали даже специальные обряды демонстративного оглашения целомудрия невесты. В начале XX в. они подверглись наибольшей трансформации: молодой супруг чаще всего никого не пускал осматривать постель, а сам объявлял о невинности невесты [32, с. 170–171; 197, с. 387]. В начале XX в. девушка, которая преступила закон невинности, строго осуждалась сельским обществом и получала обидные прозвища: «гуляшчая», «брадзяшчая», «шалашоўка», а если родила ребенка –