Бабий Яр. Реалии - Павел Маркович Полян

class="p">Был объявлен второй конкурс, уже под более общим девизом: «Дорога, Смерть и Возрождение жизни». Новое жюри угодливо выделило проект, изображающий фигуру с флагом (архитекторы Ю. Паскевич, А. Штейнберг, скульптор П. Хусид). Но и этот конкурс закончился ничем: все проекты были забракованы все по тем же критериям.

Республиканское руководство просто-напросто заказало памятник другому — своему — скульптору, но даже это произошло спустя чуть ли не целое десятилетие!

1966. Роман-документ Анатолия Кузнецова

Бесспорно, центральная в прозаическом «корпусе» Бабьего Яра — повесть (или, в авторском обозначении, роман-документ) «Бабий Яр» Анатолия Васильевича Кузнецова (1929-1979), написанная в 1965 году. Ярко выраженная автобиографичность у Кузнецова органично продолжена и проложена аутентичными документальными вставками — как бы в оправдание подзаголовка. Художественность же выражена не менее ярко и явлена в стилистике и композиции книги.

Я сидел, несчастный и злой, под рундуком на базаре, и ветер почему-то ухитрялся дуть одновременно со всех сторон, мои руки и ноги заледенели, моя вакса к черту застыла, но я уже не надеялся, что кто-нибудь явится чистить сапоги, потому что темнело, расходились последние торговки и близился комендантский час. Зарабатывал я на чистке сапог не больше, чем на папиросной бумаге или газетах, но не бросал этого дела, все чего-то ожидая. И я удивленно посмотрел вокруг, и с мира окончательно упали завесы, пыльные и серые. Я увидел, что поклонник немцев дед мой — дурак. Что на свете нет ни ума, ни добра, ни здравого смысла — одно насилие. Кровь. Голод. Смерть. Что я живу и сижу со своими щетками под рундуком неизвестно зачем. Что нет ни малейшей надежды, или хоть какого-нибудь проблеска надежды на справедливость. Ждать неоткуда и не от кого, вокруг один сплошной Бабий Яр. Вот столкнулись две силы и молотят друг друга, как молот и наковальня, а людишки между ними, и выхода нет, и каждый хочет лишь жить, и хочет, чтобы его не били, и хочет жрать, и визжат, и пищат, и в ужасе друг другу в горло вцепляются, и я, сгусток жиденького киселя, сижу среди этого черного мира, зачем, почему, кто это сделал? Ждать-то ведь нечего! Зима. Ночь. Уже не чувствуя рук, машинально стал собирать свои причиндалы чистильщика. Слышался стук копыт: через площадь ехала колонна донских казаков. Я даже не очень обратил внимание, хотя такой маскарад видел первый раз: усатые, краснолицые, с лампасами и богато украшенными саблями, словно явились из 1918 года или со съемок историко-революционного фильма. Комендант Эберхард подмогу вызвал, что ли?.. Поспешил домой, потому что быстро темнело. От казачьих коней в воздухе тяжело запахло конюшней; по дворам лаяли голодные собаки; в Бабьем Яре стрелял пулемет.

Что-то записывать в тетрадь Анатолий Кузнецов начал еще в оккупированном Киеве. Тетрадь с записями нашла во время уборки мать, учительница. Прочтя, она поплакала и посоветовала тетрадь хранить — с тем чтобы когда-нибудь написать книгу. Эти ее слова запали в душу, и роман-документ «Бабий Яр» стал миссией Кузнецова и его идеей-фикс. И, оказавшись в Туле, в сносных жилищных условиях, он был счастлив начать и завершить этот труд.

Отданная в журнал «Юность», рукопись встретила множество препятствий перед публикацией, ее рассматривал — и одобрил! — аж Идеологический отдел ЦК КПСС. В конце концов она вышла в сильно (на четверть!) сокращенном и изуродованном цензурой виде — в трех номерах «Юности» (с августа по октябрь 1966 года), а через год — книгой — в издательстве «Молодая гвардия».

После чего новой идеей-фикс Анатолия Кузнецова стало: увидеть свой «Бабий Яр» — книгой, но без цензурной порчи! Ради этого в конце июля 1969 года он бежал на Запад с фотопленками своей авторской версии, зашитой в зимнюю куртку. А для того чтобы стала возможной сама командировка в Лондон, во время которой он совершил побег, Кузнецов согласился даже на сексотство в КГБ. Юрий Андропов — тогда председатель КГБ — счел себя лично задетым кузнецовскими вероломством и неблагодарностью. Для того чтобы заполучить писателя обратно, он даже хотел шантажировать британскую разведку![737]

Писатель-патриот Сергей Семанов записал тогда в своем дневнике 9 августа, радуясь дискредитации не столько самого Кузнецова, сколько Бабьего Яра:

Полагаю, хорошо, что Кузнецов бежал. Пусть все видят, на что пригодны певцы Бабьего яра. Предательство никогда не имеет обаяния, какими бы словесами оно ни объяснялось и как бы ни обставлялось[738].

То есть «Бабий Яр» — это и не проза даже, а происки врагов, вовремя не разоблаченные!

Между тем уже в 1970 году мечта Кузнецова сбылась: в издательстве «Посев» был опубликован полный текст «Бабьего Яра», снабженный авторскими предисловием и послесловием. Позднее Алексей Кузнецов, сын поэта, подготовил издание, в котором работа цензуры была наглядно визуализирована[739].

Выход кузнецовского «Бабьего Яра», хотя бы и цензурированного, пробил солидную брешь в стене умолчания вокруг собственно Бабьего Яра и проторил дорогу тем другим, у кого было что сказать о трагедии, но кто не решался на это высказывание без твердой уверенности в его разрешенности.

Именно таким «другим» представляется прозаик Ихил Шмулевич Фаликман (1911-1977), писавший на идише. Два его романа — «Черный ветер» (1968)[740] и «Огонь и пепел» (1975)[741] — отстоят друг от друга почти на десятилетие, но составляют отчетливую дилогию с общими персонажами, как историческими, так и вымышленными. Бабий Яр в этой дилогии — фон и ключевое сюжетное звено. Если в первом романе описываются сдача Киева и Киев под оккупацией, немецкая и украинская администрация, пожары на Крещатике и расстрел в Бабьем Яру, то во втором — время, когда Красная армия победила на Волге и устремилась на запад, к Киеву, где с немецкими нацистами беззаветно борются подпольщики-интернационалисты.

В число сквозных вымышленных персонажей входила осевая для всей дилогии семья майора Даниила Кремеза, в особенности его сын Леонид, а также генерал фон Глеевиц, Шибаев и другие. Исторические же персонажи частично даются под своими реальными именами (нацисты Гиммлер, Кох, Эйхман, Эберхард, Раш, Радомски в первом романе, а во втором — реальные советские люди из сопротивления: Маркус и Капер[742], например), и только бургомистра Оглоблина Фаликман закамуфлировал в Озноблина.

Надо сказать, что, в отличие от кузнецовского «Бабьего Яра», фаликмановский опирается на гораздо больший пласт исторических источников, включая процесс над Эйхманом в Иерусалиме. Своим гигантским объемом — более 90 авторских листов! — и неторопливой словесной вязью дилогия Фаликмана напоминала другую переводную прозу — Джонатана Литтелла[743].

Свой «Бабий Яр» в 1960-е