Собрание сочинений в семи томах. Том 5. На Востоке - Сергей Васильевич Максимов

когда священник с жителями просили объявить неприятелю о сдаче города, Толбузин согласился, только с тем условием, чтобы все остальные люди отпущены были в Нерчинск. Маньчжуры пригласили воеводу и жителей в лагерь и там вновь предлагали передаться на особенно выгодных условиях. 25 человек соблазнились и сдались; остальных воевода повел в Нерчинск. На пути их вернул, как известно и выше сказано — Бейтон, шедший из Тобольска с войском, и Толбузин снова назначен был воеводой. В июле 1686 г. явились маньчжуры. Толбузин, при искусстве Бейтона, держался долгое время; но вскоре, во время вторичного приступа, убит был ядром. Еще одно историческое имя мелькает в названии станицы — имя храброго Хабарова, но далеко впереди, при впадении в Амур реки Уссури.

Место для станицы Толбузиной выбрано весьма неудачно. От береговой избы, пустой и с выбитыми стеклами, до селения с лишком две версты. Тропа к ней от берега Амура ведет по болотным кочкам, в четыре мокрых оврага; в двух из них налились даже значительной величины лужи. Такое же точно озерко подошло и к самой станице. Из него казаки берут воду, стоячую, едва ли особенно годную; озеро весьма невелико и неглубоко, а проток Амура, как будто направившийся к станице, взял влево и до станицы не дошел с версту, а может быть, и больше. Станица пристроилась к горе, но направо и налево от нее потянулись луга. По суходольям выросла лиственничная роща, в которой расчищаются пашни. В станице обыкновенные виды: дома в ряд, скороспелые; улица, тоже сделанная из огородов, кочковатая, грязная, едва проходимая после недавнего дождя. Между поселенцами-казаками с Онона выселился бурят, у которого на дворе, в уголку, сохранилась еще юрта. Хотя бурят и выстроил для себя русскую избу, но не живет в ней по племенной непривычке. Юрта бурята, как и все забайкальские, укрыта кошмами; посредине, в верхушке конуса, отверстие дымовой трубы, три тагана и три шкапика — первые легкие признаки некоторой цивилизации.

— Отчего, — спрашивал я казаков, — отчего выбрали вы такое неудобное место?

— А лучше нет. Посуше вон те, которые к протоке, так уж очень низки.

— А здоровы ли вы?

— Этим не похвалимся. Лихорадка часто схватывает. Сыро у нас, большой сыростью сдает вон с болота-то.

Ребенок захворал было лихорадкой — выздоровел, так вон, вишь, горлышком храпает.

И действительно, у мальчика в горле сильное накопление мокрот, а вследствие того и хрипота[6].

Поселенцы следующей амурской станицы, Вагановской, выселенные из Кучугая, помещены здесь весьма неудобно: во-первых, они нашли непроходимую густую чащу (кое-как вырубали и выжигали); во-вторых, место каменистое, к хлебопашеству неспособное, а потому казаки пашни свои перенесли на противоположный, китайский берег, где земля, говорят, чрезвычайно хороша. Там они успели уже высеять гречиху, пшеницу; сеяли еще на острову, по пути к ст. Олгиной, хотя остров этот тоже близок к китайскому берегу, от которого отделен неглубокой (в 11/2 сажени) протокой.

— Ну а прогонят вас, выжгут ваш хлеб?

— Нет, не выжгут. Мы спрашивали манегров в прошлом году. «Ничего, — сказывают, — пашите сколько хотите. Мы не препятствуем; нам лучше: у вас готового хлебца купим. Только бы наш-де начальник не заприметил и не запретил бы». Накосили мы там сена — манегры его не жгли, не трогали, разве только когда клочочек для своих коней брали. Нельзя же без того: Христос с ними!

В доказательство невыгодного положения Вагановской станицы тамошние казаки приводят и то, что скот их, не находя себе пищи, переплывает за кормом на другую сторону (у одного казака уплыли таким образом две лошади; не могли найти).

Станицу свою казаки прозвали было Ключевской, от двух ключей, бегущих вблизи (и с них-де всегда ветер), но начальство прислало приказ назвать ее именем офицера, который ездил к китайцам и там был убит; вывезены-де были одни только кости.

Между врагами своими новые поселенцы указывают еще на крыс, которые объедают мешки с мукой.

— Так полмешка и отвалит проклятая, и с холстом сожрет по всей длине посудины, — объяснил мне старшой станицы.

— Крысы седые, величиной другая в рукавицу. Одну задавили собаки — смотреть было страшно: такая большая! Другая завелась в избе, ныла и проедала потолок долго, да кое-как убили пешнями. А кошки зимой на улицу не заходят. Как вот стало кошек больше, и крысы поубавились. Рубль серебром я вот за свою кошку-то заплатил: нет у нас их. Христом уж Богом на лодке у купца выпросил уступить мне. Людям, однако, крысы эти обиды не делают.

Не делают также обиды и змеи, которых также много и в лесу, и по берегу, и между которыми бывают-де и черные, и пестрые.

— На китайском берегу змей и крыс, однако, не видали. Змеи эти проклятые молоко высасывают. Из зверей видывали коз, изюбрей, волков, медведей; никто, однако, к станице не подходил, не беспокоили. Рыбу вот ловить ладимся: летом осетр идет. Зимой перегораживали кое-где реку: линёчки, таймени попадались.

Вид из станицы на Амур картинен, особенно в правую сторону, где плавают три затянутых в зелень острова: один из них совершенно круглый. Острова эти продолжают сопровождать нас и дальше. Амур делает изгиб, колено. Зимой расстояние между станицами Вагановской и Олгиной всего только 15 верст; рекой же теперь верст 30. Но вот и станица Олгина, в десять дворов. Олгина она не по Оле какой-нибудь, а по реке Олге, отстоящей от станицы верст на 8 и прозванной так первыми кочевниками здешних мест — манеграми. Манегры кочевали и на той стороне, и на этой. Поселенцы все с Онону.

Для станицы назначено было место ниже и внизу, на луговине: там и успели уже построить 5 дворов три года тому назад. Потом нашли, что берег рыхлый, Амур его подмывает, а в большую воду и совсем затопляет; тогда отнесли станицу несколько (в версту) выше на гору, которая оказалась и крута и высока, покрыта березняком. Березняк этот успели вырубить и построили тут пять дворов, в которых успели уже завестись сивые крысы и желтенькие полевые мыши; не завелось достатку, но нет и особенных лишений. Новой станице на новом месте истек год. Огороды еще копают, пашни хвалят, хотя работы сначала и шли туго. Точно так же не благоприятствовали и луга: скот хворал и даже нередко падал. Попять повторение странного явления. Здесь также коровы родят зобатых телят. Не объедаются ли они какой-нибудь вредной болотной травой? Болота есть