Дело о пропавшей учительнице, или Параллельные человечества палеолита - Станислав Владимирович Дробышевский

случилось слишком быстро. Но я попробую разобраться, если что.

В этот момент в палатку головой вперёд влетел Семён.

– Ура! – запрыгала Журавская. – Живой! Живой!

– Так, тихо! – Семён подполз к нам на четвереньках. – Валим отсюда. Давайте руки, я запущу ваши коннекторы. Быстро, ну!

– Да погоди, – потирая распухшее ухо, сказал я, – они же нас не убили, правда? Хотя могли. Вдруг мы сможем наладить с ними отношения?

– Тише ты, – шикнул на меня Семён. – Дай руку! – Он начал щёлкать кнопками на моем коннекторе.

– Да что такое-то?

– А то, что они что-то там мутят! Они уже выкопали здоровенную могилу. И я в ней даже полежал немного.

Журавская ахнула:

– И как?

– Ну, мне она оказалась велика…

– Но они же тебя не убили? – сказал я. – Может, просто пугали? И может, это даже никакая не могила?

– Могила, могила. – Теперь Семён настраивал свой коннектор. – И ещё какая! Я всё понял, пока в ней лежал! Я о ней читал – у нас, в настоящем!

– Это как?

– А вот так. Я понял, где мы. Это Сунгирь, есть такое место под Владимиром. Там была большая стоянка древних охотников. Примерно 30 тысяч лет тому назад. Может, чуть больше. – Семён с жалостью посмотрел на нас. – В наше время эту стоянку раскопали. И нашли там могилу взрослого и двойное детское погребение!..

Мы с Журавской сказали:

– Ага. И что?

– Как что? Я притащил двух детей! Туда, где уже готова могила! Для двойного! Детского! Погребения!

– А тебя зачем в могилу клали?

– А я откуда знаю! Моего скелета при раскопках не нашли! Зато нашли два прекрасных подростковых скелетика. Захороненных под очагом хижины.

– А зачем держать трупы в хижине? – поразилась Журавская.

– Ну, мы толком не знаем, что там за верования были. Может, мертвецы защищали хозяев от вторжения злых духов. Типа сигнализации от воров, знаете?

Журавская хмыкнула.

– Причём это захоронение – такое необычное! – продолжил Сёмен, увлекаясь. – Детей уложили голова к голове в праздничной одежде, украшенной бусинами из кости мамонта. С ними нашли двухметровые костяные копья! Из распрямлённого бивня мамонта! А ещё – дротики и каменные наконечники для стрел. Всё в замечательной сохранности! – закончил он воодушевлённо.

– А что, там были девочка и мальчик, да? – спросила Журавская, слегка встревожившись.

– Сначала учёные думали, что это мальчик и девочка, ага. Потом – по ДНК – выяснили, что нет, это два мальчика!

Услышав это, мы с Журавской выдохнули.

– Хотя всегда остаётся вероятность, что генетики ошиблись и дети всё же разнополые, – бодро заключил Семён, посмотрел на нас и спохватился, что перед ним стоят разнополые подростки. Возможные участники двойного детского захоронения.

– Ну, всё будет хорошо! – с фальшивым оптимизмом сказал он. – Стабилизатор выдернет нас отсюда в считаные минуты.

– Ты же сам говорил, что он часами ищет подходящее окно! За это время нас убьют! Их ведь убили, этих детей?

– Скорей всего, убили, – нехотя ответил Семён. – На тазовых костях одного из детей есть следы от удара копьем. Но я не думаю, что это кто-то из вас. Там вообще один из детей был вегетарианец. Питался корешками и насекомыми.

– О, это как раз я, – печально сказала Журавская. – Я уже два года не ем мяса.

Дверь открыли – точнее, шкуру откинули, и в белом проёме показался наш первобытный байкер. С длинным-длинным копьём в руках.

Глава девятая, в которой Журавская поёт, а меня пытаются зарезать

Нас притащили на небольшой холм и вытолкали на площадку. Площадка была окружена здоровенными звериными черепами. В центре круга лежали шкуры, окружённые обугленными костями. На утоптанном снегу выделялись бурые пятна, которые мне очень не понравились.

– А зачем нас на сцену поставили? – спросила оптимистичная Журавская.

Я посмотрел на неё с жалостью:

– Оля. Это не сцена. Это жертвенник.

– В смысле?! Они собираются нас?..

– Угу.

Метрах в пятидесяти от «сцены» неторопливо рассаживались на шкурах древние люди. Предки современного человека.

Обычно их рисуют вооружёнными до зубов, но у наших ни топоров, ни копий, ни ножей с собой не было. Оно и понятно. Люди дома. Они пришли посмотреть весёлое представление. Они хотят отдохнуть и расслабиться, зачем им оружие. А попкорн ещё не изобрели.

Внешне они напоминали обычных людей (не считая, конечно, причёсок и нарядов из шкур). Возьми вон ту девчонку из первого ряда, переодень в джинсы, замени ожерелье из когтей на худи – и не отличишь её от Кузьминой из нашего класса. Только Кузьмина у нас блондинка.

– Они так похожи на нас! – прошептала Журавская, думавшая ровно ту же мысль.

– Так они уже сапиенсы, ну, чисто анатомически, – ответил я. – Homo sapiens. Человек разумный.

– Мда? – обрадовалась почему-то Журавская.

Она подошла к краю «сцены» и неожиданно запела. Я обомлел. Предки тоже в изумлении замолчали.

Вы можете представить эту картину?! Снег. Чёрная река. Остолбеневшие предки. Мы не пойми в каком году до нашей эры. Семёна, вероятно, уже грохнули. Наша очередь вот-вот подойдёт. И в центре всего этого безобразия дурным голосом поёт моя одноклассница Журавская:

Вот цветёт калинаВ поле у ручья.Парня молодогоПолюби-ила я!

И главное, на меня показывает! Хотя всем известно, что она меня терпеть не может.

Парня полюби-и-лаНа свою беду!Как ему открыться,Слов я не найду! –

надрывалась Журавская.

– Ты спятила, что ли? – поинтересовался я.

– Не лезь, Садовский! Я налаживаю культурную связь!

Люди в толпе загомонили, некоторые засмеялись. Байкер нахмурился. Что-то повелительно крикнул. От толпы отделилась рогатая бабушка и бодро поскакала к нам с каким-то свёртком под мышкой. Что бы это значило, подумал я.

Бабуля подошла к нам, сняла с головы рога и развернула свёрток из шкуры. Внутри оказалась пара длинных каменных ножей. Рога бабушка торжественно возложила к нашим ногам. Мне эти приготовления не понравились. Вот совсем.

А Журавская выглядела довольной. Видимо, ей казалось, что они с бабулей поладят. Она положила рога поаккуратнее и с широкой улыбкой сделала бабушке реверанс (видимо, подсмотрела в мультфильме про каких-нибудь принцесс).

Вблизи бабушка производила сокрушительное впечатление. Во-первых, запах. Было предельно ясно, что мыла ещё не придумали. Хотя давно пора. Во-вторых, у бабушки росли усы. Я заподозрил, что это, возможно, не бабушка, а дедушка.

Она (или всё же он?) взяла в руку нож (без зазубрин) и запела удивительно низким голосом. Журавская торжествующе мне подмигнула: гляди, мол, есть контакт! Вот что значит сила искусства!

В эту секунду бабушко-дедушка приставил мне к горлу нож. Лезвие было острое, как осколок стекла. Одно движение – и привет.

«Надо же, меня найдут только 33 тысячи лет спустя, – подумал я. – Да ещё и в одной могиле вместе с этой сумасшедшей».

– Огней так много золотых, – завыла Журавская, – на улицах Саратова!.. Парней так много холостых! Готовься убегать к реке!

И Журавская со всей дури пнула бабкодеда в коленную чашечку. Дед (или всё же бабка?) охнул и повалился в снег. А мы рванули!

Мы неслись к реке, схватившись за руки и выдёргивая друг друга из сугробов. За нами с рёвом бежали взбешённые предки: как же, кино оборвалось на самом интересном месте!

Я оглянулся – о, как вовремя я оглянулся! Наш байкер – единственный вооружённый – собирался бросать копьё. Я рванул Журавскую в сторону:

– Отойди!

Копьё просвистело мимо и почти целиком вошло в сугроб, где за миг до этого стояла Журавская. Вот это силища! Следом прилетело несколько камней. Один попал по рюкзаку Журавской и сбил её с ног, но не поранил.

– Вставай! Скорее! – Я помог ей подняться.

Второй камень треснул мне по затылку. У меня из глаз посыпались искры, картинка перед глазами качнулась. Внезапно мне стало всё равно. Убьют и убьют. И ладно. Журавская обхватила меня обеими руками.

– Держись! – орала она. – Не падай! Мика!

«Я тебе не Мика», – подумал я вяло, а она всё тянула и тащила меня вперёд… Мы бежали целую вечность, пока наконец не оказались на невысоком берегу.

– Давай! – завопила Журавская.

Она стиснула мою руку и шагнула в пустоту. Негодующие предки разразились ругательствами. А мы с Журавской падали, и падали, и падали в чёрную воду доисторической Клязьмы.

Глава десятая, в которой мы продолжаем падать

Я с трудом открыл глаза: было абсолютно темно. Я лежал на груде какого-то тряпья.

– Журавская! – позвал я, и она ответила:

– Я тут, тут. Похоже, сработало. Мы с тобой возвращаемся домой. Вдвоём. – Её голос дрогнул.

Я нашарил во тьме Журавскую и попытался подняться, опираясь на её плечо.

– Лежи, Мика! – всполошилась она. – Лежи, не вставай!

Откуда-то из-под меня раздался стон. Я в ужасе вскочил, Журавская тоже, я боднул её в лоб, и мы оба повалились, путаясь в куртках и рюкзаках.

– Хватит по мне топтаться, балбесы, – прохрипел Семён, и мы с Журавской бросились его поднимать.

– Семён! Ты живой!

– Давай, Семён, садись!

– Я думал, тебя убили!

– Я и сам так думал, – ответил Семён. – Он мне знаешь как заехал!..