Эшли Дьюал - Свободные (СИ)

Не знаю, что ответить. Не отрываю взгляда от лица блондина и чувствую, как внутри сжимаются один за другим все органы. Мне страшно. Надо бежать, но я не могу пошевелиться.

Свет из открытых дверей бьет мне прямо в лицо. Теплый ветерок щекочет кожу, издалека доносятся чьи-то голоса. И все это кажется ненастоящим, выдуманным кошмаром, в отличие от стальных пальцев парня, стискивающих мои плечи.

- Отпусти, - прошу я, упрямо сдерживая в груди ужас, - я хочу уйти.

- И что? – злится Дима. – Ты не представляешь, как сильно ты меня разочаровала, Зои.

- Саше надо к врачу.

- Саша подождет! – рычит мне прямо в лицо парень и улыбается так свирепо, что у меня перехватывает дыхание. Его руки поднимаются с моих плеч, медленно, страстно, оказываются на шее, замирают, сцепив горло в неровный круг, и я дергаюсь в сторону, однако блондин тут же касается лбом моей щеки. Слышу его тяжелое, грузное дыхание, и зажмуриваюсь, ощущая всеми клеточками своего тела нечто ужасное. – Когда же ты, наконец, сломаешься, лгунья?

- Дима, прекрати! – задыхаясь, хриплю я и ощущаю, как его пальцы с силой сдавливают мое горло. Моя спина вдруг врезается в стену. Я поднимаюсь на носочки, морщусь от колючей боли и шепчу, – ты – это не твой отец. Ты…, ты…, - глаза непроизвольно закатываются, - ты не обязан этого делать! Дима! Мне…, мне больно!

Я начинаю кашлять. Чувствую невесомость, на фоне слышу рычание парня, и мотыляю ногами из стороны в сторону, пытаясь ослабить тугую хватку. Тщетно! Уже через пару секунд я слышу чей-то дикий крик, и только потом понимаю, что он мой собственный. Господи! Белый коридор становится узким, черным, я ужасно пугаюсь, хочу говорить с парнем, хочу дотянуться до той светлой части, которую прежде в нем отрицала, но не могу даже слова вымолвить.

- У меня больше нет сил! – где-то за пределами моего разума, кричит Дима. – Я больше так не могу, не могу, не могу!

- П-п-пожалуйста.

Цепляюсь руками за его плечи. Кто бы мог подумать, что боль от удушения – такая дикая. Неприятная. Мое горло вспыхивает огнем, легкие сотрясаются от кашля, и единственное, чего я искренне желаю – поскорее отключиться, прекратить чувствовать.

Глаза ошпаривают слезы. Вяло и слабо бью руками, царапая лицо парня, его шею и плечи, извиваюсь, рычу, ударяюсь головой о холодную стену.

- Дима! – темнота забирает и его злые, свирепые глаза. Понимаю, что сейчас отключусь и говорю первое, что приходит мне в голову, – Андрей…

- Андрей? – глухо переспрашивает парень. Кажется, теперь его пальцы просачиваются сквозь мою кожу. Зарычав, он отстраняет меня от стены, а затем вновь кидает на нее, только сильней и жестче. – Где же он сейчас? – орет мне прямо в лицо блондин отчаянным, убитым голосом, - где же он? Может, позовем его вместе? Давай! Андрей! Андрей! Чего ты молчишь? Кричи! Кричи его имя! Андрей!

И вдруг я падаю на пол. От неожиданности вскрикиваю, судорожно хватаюсь руками за горло и начинаю кашлять так сильно, что становится дико больно! Лицо горит! Шея горит! Сворачиваюсь в клубок, поджав к себе ноги, и рыдаю, едва успевая хватать губами воздух.

- Зои?

Сквозь слезы, распахиваю глаза. Саша стоит около распахнутых дверей. Однако где же Дима? Куда он испарился? Что произошло? Я нахожу его уже через пару секунд. Точней его пальцы. Они держатся за край перил и выглядят такими же белыми, как и все школьные стены.

Брат падает рядом. Обнимает меня за плечи, и мы синхронно переводим взгляд в сторону блондина, который с трудом пытается подтянуться и забраться обратно на балкон.

Слезы продолжают катиться по щекам. Я смотрю на Диму, вижу, как он облокачивается всем телом о край поручней, и едва сдерживаюсь от крика. Сжимаю пальцами опухшую шею и неожиданно понимаю, что есть люди, которые становятся чудовищами, но есть и те, кто ими рождается.

Блондин ловит мой взгляд. Цепенеет и на несколько секунд превращается в того самого парня, который совсем недавно хотел встретиться со мной после уроков. Вижу в его глазах раскаяние, правда, на этот раз не ощущаю ни капли сострадания.

- Зои, - хриплым голосом шепчет он и вдруг протягивает в мою сторону руку. Даже не двигаюсь, - Зои, пожалуйста.

Не шевелюсь. Стискиваю зубы и сжимаю ладонь брата с такой силой, что сводит пальцы.

Неожиданно Дима кивает. Будто себе. Будто соглашается с чем-то. Он улыбается, и мне кажется, я вижу, как блестят его глаза, а затем…

- Я люблю тебя, лгунья, - говорит он и с силой отталкивается руками от бортика.

- Нет! – слишком поздно кричу я. Тело парня скрывается за краем, я подрываюсь вперед и уже через пару секунд слышу глухой удар.

ГЛАВА 22.

Нас держат в школе целые сутки. Заставляют смотреть записи с видеокамер снова и снова, и каждый раз я отворачиваюсь, едва Дима отталкивается руками от перил. Перед глазами стоит его образ, его последние слова…, дышать жутко сложно. Я постоянно рвусь на улицу, но меня не выпускают и держат в кабинете литературы, будто в тюрьме. Изредка заходят полицейские. Они садятся напротив и записывают историю, надеясь, что в один момент я запутаюсь и выдам нечто доказывающее мою вину. Однако, правда в том, что мне и сказать-то нечего.

Наблюдаю за небом. Оно темнеет, превращается в черное полотно, искусно зазывает к себе, притягивает, и я послушно подхожу к окну, приложив ладонь к холодному стеклу.

Никак не могу понять, что происходит. Дима не очнется? Не заговорит? Неужели я больше никогда его не увижу? Закрываю глаза. До сих пор ощущаю, как покалывают отеки на шее, и едва сдерживаю слезы, разрываясь между тем, чтобы ненавидеть этого человека и искренне жалеть.

- Зои! – восклицает кто-то, ворвавшись в кабинет. Я замечаю отца. Он подбегает ко мне и шумно выдыхает, - меня не пускали. Конфликт интересов. Я пытался объяснить, что не хочу вмешиваться в судебный процесс, что просто должен тебя увидеть! – он вдруг прижимает к себе. – Но они не слушали! Все сошли с ума, полиция города оцепила район школы, внизу одни репортеры, Елена пошла к Саше, но я не уверен, что ее пустили.

- Когда можно будет поехать домой? - Мой голос тихий. Отстраняюсь от отца и устало морщусь. – Не хочу здесь больше находиться.

- Понимаю, - кивает он. – Я поговорил со знакомыми из участка. Мы можем идти. Правда, завтра придется явиться на повторное слушание, Болконский открыл дело. Не знаю, зачем. Есть ведь видео, и из него ясно, что парень покончил с собой. Но он…

- Он – его отец.

Константин поникает и на выдохе покачивает головой.

- Прости. Ты как? Сильно болит? – он касается пальцами моей шеи, а я отнекиваюсь, еле сдерживая слезы. Мне так плохо, что хочется закричать, но я прикусываю губу и оставляю все эмоции в себе, ведь никто их не поймет. Я сама их не понимаю.