Сто причин родить от меня ребенка (СИ) - Марецкая Зоя

Отлично все устроились. Зашибись просто. Зла не хватает.

Нельзя ей сейчас одной. Никак нельзя. Чревато нехорошими последствиями.

Так что не поеду я никуда. У меня отпуск, между прочим. Самому надо отвлечься, перезагрузиться. Не зря я в этой квартире очутился. Значит, так нужно.

Зоя пытается вырваться из моих объятий, но я держу ее крепко.

Она вздыхает и опять чуть поворачивает голову. Мельком смотрит на меня, опять отворачивается. Спрашивает устало:

– Георгий, блин, да ты вообще кто такой?

А вот сейчас по-настоящему обидно.

– Я же уже сказал тебе. Почему не веришь-то? Георгий Иванович Варламов, тридцать четыре года. Родился и живу в Москве. Повар в грузинском ресторане. Женат не был, детей нет. Мать у меня грузинка, поэтому я – Гоги. Есть старшая сестра Катя, двое племянников. Отец умер, мать жива. Куча грузинской родни, все в ресторанном бизнесе. Взял отпуск, поехал со своей девушкой к другу Новый год отмечать, там я напился, мы с ней поругались. Сели в машину, поехали обратно. Она за рулем была. Опять поругались, она разозлилась и выкинула меня на трассе пьяного и раздетого на обочину. Сама уехала. Я увидел поворот на поселок, дома, пошел напрямик через поле на огни. Нарвался на малолеток каких-то, они отделали меня, отобрали часы, ботинки сняли. Я дополз до елки, сел и сразу тебя увидел. Честно, Заяц, я бы замерз там. Кроме тебя, никто бы меня не притащил домой. Ты мне жизнь спасла. Спасибо тебе огромное. Конец истории.

Вот теперь чувствую, что поверила. Хорошо я сказал, убедительно. Молодец я.

– Ладно. Я рада, что помогла хорошему человеку. Только почему ты домой не едешь? Чего тебе от меня надо, Георгий Иванович Варламов? Тебя дома сестра и мама ждут. А ты тут со мной.

Вопрос не в бровь, а в глаз. Раскусила ты меня, Зоя Павловна.

– Заяц, а роди мне ребенка, – опять ляпаю, не подумав.

Зря, конечно. Не так сразу надо было.

Зоя Павловна

Гад. Насмешливый гад. Шизик, придурок полный. Разве можно так издеваться? Ненавижу. Пожалела мужика, называется, подобрала в канаве. Как в анекдоте: «Чей мужчинка? Ах, ничей мужчинка? Такси, такси!» Клиническая идиотка. Надо сразу было убиться об стену, когда Яночка с девочками уехали. Чтоб не мучиться.

Он мой ровесник. Если б разглядела его повнимательней в темноте, ни за что бы не привела домой. Думала, пенсионер какой перепил и загибается.

Вырываюсь из его длинных рук, подхожу к окну и вглядываюсь в бесконечную снежную равнину невидящими глазами. Снег и мороз на Новый год – вот чудо чудное и диво дивное в наших краях-то! Надо бы и правда выйти прогуляться. Отвлечься от глупых разговоров. Не могу больше с ним в замкнутом помещении находиться. Задыхаюсь от бешенства просто. Боюсь, что глаза выцарапаю. Зачем-то про Яночку ему наболтала. Кто меня за язык тянул с ним откровенничать?

Молча иду в прихожую. Там в небольшой кладовке еще со времен бабушки Степаниды стоят старые кирзовые сапоги огромного размера и висит плащ-палатка. Когда делала предпродажную уборку, хотела деду Вите отдать, он рыбак. Но почему-то не отдала. Как чувствовала, что пригодятся.

Машу рукой гаду.

– Иди, одевайся.

– Зачем? – искренне недоумевает он.

Придурок. Еще и тупой, как валенок.

– Гулять ты в носках собрался? Одевайся, кому говорят. Дело есть.

Он странно смотрит на меня, неизменно ухмыляется и молча влезает в сапоги.

Идем в соседний подъезд и поднимаемся на третий этаж. Дверь открывает Борька в майке-алкоголичке и в развеселом настроении. Мой одноклассник. Приходит в восторг и лезет обниматься.

Из квартиры нестерпимо пахнет жареной курицей.

– О, Зоя Павловна! Сколько зим, сколько лет! С Новым годом, с новым счастьем! Заходи, чего в дверях стоишь, как неродная!

– Я к Сане, – строго говорю я. Отодвигаю пылкого одноклассника плечом.

– Сашка, а ну, подь сюды! – кричит Борька вглубь квартиры. – Чего он натворил-то?

– Надеюсь, что ничего.

Оглядываюсь на гада – тот смотрит на меня напряженно. Укоризненно качает головой. Знаю, что сам хотел разобраться. Это с ботинками спешки нет, никуда они из поселка не денутся. А вот часы нужно срочно выручать, пока шустрые деточки их в скупку не отвезли.

Санька, тринадцатилетний пацаненок, увидев меня, с ходу делает большие и честные глаза, как у кота из Шрека. Мельком мажет взглядом по Георгию. Оборачиваюсь и тоже смотрю на гада. Тот опять качает головой, мол, нет, не он.

– Не участвовал вчера? – голосом прокурора спрашиваю Саньку.

Тот, несмотря на честные глаза, сразу понимает, об чем речь.

– Нет, что вы, Зоя Павловна! – он даже руки к груди прижимает, чтобы лишний раз подчеркнуть свою правдивость. Ну и актер!

– Но слышал, – веско говорю я.

И Санька виновато опускает взгляд.

– Серый хвастался ночью, что приезжего пьяницу обули на часы и на ботинки. "Обули", в смысле, разули.

– Малеев?

Санька молчит. Не сдает товарища. Но мне уже и не надо никаких подтверждений. Я сразу на Малеева подумала. У нас в поселке такими подленькими делишками только он со своими прихвостнями занимается. Саня сидит за одной партой и дружит с Аней Малеевой, младшей сестрой Серого. Поэтому они вроде как родственники. Я была уверена, что если нападение – дело рук Серого, то Санек обязательно в курсе.

Борька, ни в чем не разобравшись, дает сыну звучного леща. Привычно орет, брызгая слюной.

– Сколько раз тебе говорит, чтобы не путался с этой семейкой!

– Эй-эй, Боря, полегче! – осаживаю я одноклассника. – Ни в чем твой сын не виноват. Он хороший мальчик. И Аня хорошая девочка. И тоже ни в чем не виновата. Не порти детям жизнь, а? Пусть у вас все хорошо будет в новом году. Татьяна где?

–Так она с младшим в деревню поехала мать навестить.

Грожу ему пальцем.

– Холостякуешь, значит? Смотри, Борька, чтоб без залетов мне! Я тебя перед женой покрывать не буду!

Он аж трезвеет от испуга.

– Зоя Павловна, да ты что! Ты что! Даже и не думал! Я с Ромычем посидел культурно, и все! Я вон сыну обещал на каток сегодня сходить, в хоккей поиграть.

– Обещал – значит, собирайся! Саня, иди коньки доставай! – командую я.

– Ух ты! Пап, а можно, я с собой Аню приглашу? Она на коньках умеет!

– Можно! – отвечаю я. Борьке ничего другого не остается, и он тоже кивает.

Повеселевший парнишка заныривает внутрь квартиры. Прощаюсь с Борькой, и мы с гадом медленно идем в частный сектор.

Я уже могу относительно спокойно на него смотреть. Он тоже кидает на меня внимательные и задумчивые взгляды.

– А ты всем девушкам предлагаешь от себя ребенка родить? – цежу я сквозь зубы. Все никак не могу переварить его слова. Снова и снова к ним возвращаюсь. Достаточно ли я безумна, чтобы родить от первого встречного из сугроба? Достаточно ли он безумен для того, чтобы предлагать мне это всерьез?

Он усмехается.

– Нет, только красивым блондинкам с длинными волосами.

– Толстым доверчивым уродинам, которым можно лапшу на уши можно навесить.

Недовольно качает головой.

– Не говори так про себя, Заяц. Не надо. Ты не толстая. А сейчас постройнеешь, совсем конфеткой будешь. Сколько собираешься голодать? Семь или десять дней?

Он сбивает меня с толку своими расспросами. С чего бы мне ему что-то рассказывать? Но я почему-то отвечаю.

– Неделю. Я хотела в санаторий поехать, там это делать. Да Федор некстати меня своим покупателем напряг. Пришлось отказаться от поездки. Хотя я вообще подозреваю, что он этого покупателя придумал, лишь бы я к ним в новую квартиру на праздник не заявилась. Я же скучаю. Решила дома голодать, раз настроилась. Сегодня третьи сутки уже. Знаешь, даже есть особо не хочется, – неохотно говорю я. – Только слабость и небольшая головная боль.

Я иду все медленней и медленней, а слова произношу все быстрее и быстрее. Нервничаю. Если честно, ужасно боюсь Малеева. Он уже не подросток, а здоровый бугай семнадцатилетний. Озлобленный, не нужный своим родителям-пьяницам. Неприкаянный. Рецидивист. Вроде в прошлом году после девятого класса поступил в какое-то ПТУ в райцентр. Уехал в общежитие жить. Весь поселок вздохнул с облегчением. Но весной опять вернулся. Выперли его за прогулы и неуспеваемость. И он продолжил беспредельничать.