Внутри - Катрин Корр

— Хорошо. — Нет, могло быть и лучше. — Спасибо за телефон. Уже настроила.

— Вообще-то, благодари не нас, а Аверьяна. Мы с папой так закрутились, что даже не подумали о том, что он тебе необходим.

— М-м.

— И ты тоже об этом не подумала, да? — смеется она тихонько. — Ты чем-то огорчена?

— Нет, я просто пытаюсь кое-что вспомнить, но пока у меня это совсем не получается.

Вероника громко сглатывает и тихим голосом спрашивает:

— Что-то важное?

— Думаю, да. Это так странно… Почему я помню всех, кроме Аверьяна?

— А-а, — вздыхает она с облегчением. — Ты об этом. Что ж, думаю, это вполне объяснимо: вы знакомы всего несколько недель, Адель. Возможно, что образ Аверьяна ещё не успел укорениться в твоем сознании… ну, или как это ещё называется? Если бы ты знала его хотя бы пару лет, то, очнувшись, наверняка бы знала, кто он.

— Может быть.

— Не расстраивайся! — берет она меня за руку. — Папа сказал, что память постепенно восстановится. И хотя я очень опасаюсь этого, тем не менее, всё придет в норму, не беспокойся.

— Почему ты вздохнула с облегчением? Боишься, что я вспомню о том, что сделал Богдан?

— И это тоже. Не хочу, чтобы ты переживала всё сначала.

— А что ещё?

Вероника опускает голову и берет меня за другую руку.

— Ты помнишь, как появилась у нас?

— Конечно, — улыбаюсь. — Вы забрали меня из больницы и привезли в этот дом. Сказали, что я могу остаться, если мне всё понравится. Тебя что-то беспокоит?

— Возможно… Ты никогда не спрашивала, почему мы забрали тебя, как ты оказалась в больнице и какой была твоя жизнь до нас. Я подумала, может, после пережитого ты захочешь об этом узнать, или… не знаю, — нервничает она и качает головой. — По правде говоря, у меня никогда не было желания говорить с тобой об этом. Даже больше, я всегда боялась, что однажды ты начнешь задавать вопросы, на которые мне будет очень сложно отвечать. Не потому что у меня нет ответов, а потому что в них мало хорошего. Но когда ты лежала в постели столько дней, и я не знала, услышу ли ещё твой голос и смогу ли полюбоваться твоими прекрасными глазами, я очень сожалела, что так и не смогла найти в себе смелости всё тебе объяснить. Ведь пока я ждала тебя, ты, возможно, путешествовала в своем прошлом… Кхм. Прочитала в интернете несколько подобных историй и… вот. Что смеешься?

— Ничего, просто ты очень забавная.

— Ну, спасибо.

— Послушай, я нигде не была. По крайней мере, ничего об этом не помню. Но я знаю, что меня совсем не интересует моя жизнь до вас. И я помню, что так было всегда, Ника. Если бы всё было хорошо и волшебно, меня бы не удочерили незнакомые дядя и тетя, верно? Зачем мне знать о том, в чем, ты сама говоришь, мало хорошего? Даже моя память отказывается хранить об этом информацию, — говорю с улыбкой. — Есть только вы с папой и наша семья. И ни о чем другом я знать не хочу.

Шмыгнув носом, Вероника обнимает меня и гладит по волосам.

— Ты что, плачешь?

— Ага, — вздыхает она.

— Ладно. Только давай недолго. У меня волосы пушатся от соленой воды.

Тихонько посмеявшись, Ника отстраняется и чешет покрасневший нос.

— Хорошо. Больше об этом ни слова! — ставит она жирную точку. — С этого момента в нашей семье будут происходит только хорошие, приятные и добрые события!

— Да. И первым из них станет мой переезд.

— Что?! — вытаращивает она глаза. — Какой ещё переезд? Ты с ума сошла?

— У тебя тоже память отшибло? Я вообще-то жила отдельно, пока меня не затопил сосед.

— Адель, сейчас точно не самое лучшее время для переезда. Я не хочу напоминать, но в твоей квартире велась слежка.

— Но теперь-то это не так.

Мое безразличие явно поражает её.

— Да, но тебе нужно время, чтобы оправиться и восстановиться!

— Ника, мне не от чего оправляться, потому что я ничего не помню.

— Что, если, оказавшись в своей квартире, память к тебе вернется? Что, если тебе станет плохо, и ты снова потеряешь сознание? — паникует она. — Нет! Ни о каком переезде и речи быть не может! Поживешь с нами, пока я не буду уверена, что ты готова к самостоятельной жизни!

— Ника, со мной всё в порядке!

— Это не так, милая моя, ведь твоя память ещё немного барахлит, — говорит она и шустро поднимается на ноги. — Вот когда она восстановится, когда ты переживешь и прочувствуешь то, о чем пока не помнишь, мы и поговорим о твоем переезде. А пока поживешь с нами под нашим ненавязчивым наблюдением!

— Что мне переживать? Я не помню только Аверьяна!

— Вот и замечательно, значит, есть повод заново с ним познакомиться, потому что он тоже живет в этом доме! И, кстати, не жалуется, в отличие от некоторых!

— Ну да. Вообще-то, ему давно есть где жить, но он вынужден оставаться здесь, ведь не хочет тебя расстраивать!

— Вот видишь, — усмехается Ника, — тебе следует брать пример с брата. Он любит свою маму и не хочет, чтобы она… Что ты сказала?

Ника замирает и смотрит на меня без тени веселья.

А что я сказала?

Черт возьми, что я только что сказала?

— У Аверьяна есть, где жить?

— …Я не знаю. Я просто… предположила.

Нет, я знаю. Знаю, что ему необязательно оставаться в этом доме, потому что у него есть… есть…

— Адель, ты что-то вспомнила?

— Нет, я просто предположила, говорю же.

«Родители не говорили, что ты уже нашел себе жилье».

«Они об этом не знают. И я сделал это ещё два года назад».

— Адель? Ты ничего не хочешь мне сказать?

— Разве что, задержусь здесь ещё на недельку, — отвечаю с улыбкой, мысленно соединив два крошечных кусочка пазла. — Так уж быть, уговорила!

⁂

С самого утра меня одолевает волнение. Из-за него я случайно разбиваю стеклянный флакон с увлажняющим кремом, спотыкаюсь о ножку стула и задеваю стакан с соком на столе, который опрокидывается на Кирилла и свежий выпуск медицинского журнала, который он с интересом читает. Я никогда не страдала рассеянностью и неуклюжестью, но сегодня, в субботу, эти две паршивости решили на мне отыграться. И хотя к вечеру, наигравшись вдоволь, они оставили меня в покое, им на смену пришла другая проблема: неопределенность.

Я перемерила весь свой гардероб, пытаясь создать идеальный образ для легкого праздничного вечера в караоке-клубе, куда приедут мои подруги и даже ученики. А ещё родители и