Найди сердце королевы - Фэя Моран

Гая, и запускаю пальцы в его волосы. Наконец моя мечта осуществляется, потому что я сжимаю его пряди, придвигая ближе к чувствительному месту, пока его голова неустанно трудится над принесением мне удовольствия.

– Гай… – хнычу я, чувствуя, как тело загорается всё сильнее и сильнее от его напористых движений языком.

– Осталось немного, милая, – сбивчивым дыханием сообщает он. Его руки опускаются с моей талии к ногам, и он держится за мои бёдра, сжимая кожу пальцами и не давая мне свести ноги вместе.

И он прав. Осталось немного.

Потому что я уже чувствую, как удовольствие медленно ползёт по моему разгорячённому телу вниз. Как оно вот-вот настигнет меня именно там, где всё и происходит. Чуть-чуть. Совсем чуть-чуть осталось до того, чтобы считать это дело завершённым. От нетерпения я сама ёрзаю туда-сюда, желая приблизить этот самый конец.

А потом Гай вдруг отодвигается, и я больше не чувствую его губ и языка у себя между ног. От разочарования едва не плачу, беспомощно моля его продолжать.

Лицо Гая вдруг оказывается у моего уха, а рука, опустившись ниже, проводит по тому моему месту, которое изнывает и ноет уже несколько минут. Он делает несколько быстрых круговых движений и шепчет:

– Кончай, Каталина.

И будто под его приказом я распадаюсь на миллион частей, когда удовольствие, достигнув пика, выбирается наружу мощным порывом.

Крик вырывается из горла прежде, чем я успеваю это осознать. Моё влажное тело трясётся и дёргается, а я не могу никак это проконтролировать. Я дрожу, каждая клеточка моего тела дрожит вместе со мной.

А Гай отходит, словно с удовольствием рассматривая результат своей работы.

– С днём рождения, Каталина Харкнесс, – усмехается он.

Глава 24

Наутро своего дня рождения я просыпаюсь в спальне Гая.

Не помню, в какой момент вчерашней ночи он перенёс меня сюда, но, хоть вчера я испытала нечто невероятное, никогда прежде мне не знакомое, я в какой-то степени разочарована тем, что мы не занялись любовью в полном значении этой фразы.

Я привстаю на локтях, а затем моментально поворачиваю голову на звук открывшейся двери. Гай выходит из ванной: голый по пояс, в одном полотенце, обёрнутом вокруг пояса. Я сглатываю, глядя на V‐образную форму его торса, на две линии, словно указывающие на то, что находится у него под полотенцем. Капли стекают по его груди, по татуировке в форме креста.

– Доброе утро, – говорит он, и его сонный голос такой хриплый и притягивающий, что у меня снова всё ноет.

– Ради бога не разговаривай. – Я опускаю взгляд на его губы, а потом вспоминаю, что делал этот рот вчера ночью, и краснею.

Он протирает глаза, удивлённо глядя на меня:

– Почему?

– У тебя слишком сексуальный голос.

Гай кратко смеётся. И сейчас он не выглядит как сын босса жестокой мафии. Не выглядит как человек, убивавший людей. Не выглядит как тот, кто когда-то говорил мне о том, что не имеет сердца.

Сейчас он выглядит как простой милый парень, который умеет радоваться жизни и улыбаться. Который не думает о том, что его отец – жестокое хладнокровие во плоти, не думает о том, что на плечах лежит огромная ответственность, не думает и о том, сколько опасных игр может затеваться вокруг него.

– Знаешь, Каталина, – начинает он, слегка опуская взор. Придерживает полотенце одной рукой и садится рядом, – я не умею быть романтиком, потому что мало видел примеров в своей жизни, но… Это, может быть, глупо, но мне так хочется научиться всему этому с тобой.

У меня на глаза наворачиваются слёзы, но я успеваю вовремя сдержать себя от того, чтобы не заплакать в открытую.

– Хочется быть рядом с тобой, – продолжает Гай слегка растерянно, словно не верит собственным словам, – всегда. Мне кажется, я просто болен, но эта болезнь… она даже приятна. Ты не просто девушка в моей жизни, Каталина, ты с самого начала нечто большее. Моя роза.

Я распахиваю в удивлении глаза, и моя реакция заставляет Гая кратко усмехнуться.

– А почему именно роза? – спрашиваю, поняв, что он не собирается ничего мне объяснять.

– Когда-нибудь ты поймёшь сама. Я хочу оставить это в секрете.

Его лицо такое, будто он с огромным трудом признался мне во всём этом. И я даже понимаю почему. Вистан внушил ему, что любовь и уж тем более признание в любви – это нечто ужасное и совершенно не мужское. Но, несмотря на всё это, Гай смотрит мне в глаза и осторожно продолжает:

– Ты позволишь мне так называть тебя?

У меня млеет душа от этого взгляда. Ей неспокойно, когда Гай так на меня смотрит. Она переворачивается, куда-то улетает на мгновение, затем быстро возвращается.

И я понимаю… я сознаю, что с каждым днём всё больше и больше привязываюсь к нему.

– Да, – выдыхаю я. – Я буду твоей розой. Как тебе будет угодно.

Он улыбается и от этого задора начинает выглядеть как мальчишка. И когда в голове у меня вспыхивает вчерашняя ночь снова, я неожиданно вспоминаю о пленниках в подвале Гая и округляю глаза.

– А те люди… они всё ещё там? – спрашиваю я.

На этот раз Гай улыбается криво, понимая, к чему я клоню. А я закрываю ладонями лицо, произнося:

– Вот чёрт! Они что же, слышали, как я…

– Я ведь просил тебя быть тише, – шепчет он, насмехаясь надо мной.

– Эй! Это было невозможно!

Он убирает руки с моего смущённого лица и говорит:

– Тогда будем считать, что вчерашние звуки останутся их последним приятным воспоминанием.

Цокая языком, я ложусь обратно на кровать, не желая никуда отсюда уходить. Здесь тепло и так мягко, что уже сложно представить, что совсем недавно я лежала и мёрзла на холодной земле.

Гай неожиданно устраивается рядом и обнимает меня сзади, притягивая за талию и прижимая к себе.

– Я никогда не был поклонником сопливых речей или ванильных высказываний, но… – говорит его голос над моей головой. – Но с тобой я становлюсь безнадёжным романтиком, Каталина Харкнесс.

– А нравится ли тебе это?

– Ещё как.

Мне кружат голову его запах, его руки, сейчас свободные от колец. Я лежу в лифчике, поэтому спиной чувствую его твёрдую грудь, прижатую ко мне, понимаю, что на нём нет ничего, кроме полотенца, и осознаю, что эти факты заставляют меня нервно хватать ртом воздух.

– Хью говнюк, – говорю я.

– Что? – переспрашивает Гай, будто не расслышав.

– Из-за него мы не смогли заняться любовью.

У него от смеха дёргается грудь, а я от этого чудесного звука