Плохиш для хорошей девочки - Алиса Селезнёва

Голос у Али ничуть не изменился, и Агата, услышав его, зарыдала навзрыд:

– Аля, Алечка! Это я! Твоя Шумелка. Прости… Прости меня за всё. Я ужасная. Я очень-очень плохая.

– Агата?  – Алин голос тоже задрожал. – Агата, это правда ты?

– Я… Я думала, ты не хочешь со мной разговаривать.  Я думала…

– Да нет, конечно…  – Аля то ли плакала, то ли смеялась. С ней явно тоже было что-то не то. – У меня сломался телефон несколько месяцев назад, и я потеряла все контакты.

– Аля… Аля, – от рыданий Агата начала икать, – можно, я приеду к тебе? Мне очень и очень плохо.

– Приезжай. Конечно, приезжай!

– А куда?

– Да всё туда же. – Агата замотала головой. Она не знала, куда ехать. Она не знала, где все эти годы жила женщина, её вырастившая. Она не знала о ней ровным счётом ничего.

Аля назвала улицу, подъезд, этаж и квартиру. Агата вызвала такси. Сердце у неё колотилось так сильно, что заболели рёбра, и, когда машина остановилась, она, не разбирая дороги, бросилась к нужной двери, едва не врезалась в ребёнка, выходящего из подъезда, и галопом пронеслась по лестнице.

Аля домывала в прихожей пол и каким-то чудом её услышала. Распахнула дверь и застыла на пороге. Всё такая же. В цветном фартуке, что носила в квартире Наумовых. Тоненькая и хрупкая, как китайская ваза.

– Ты сделала какую-то глупость?

Агата прижалась к её плоской груди и беззвучно заплакала.

– Нет... Сегодня явсё сделала правильно.

Глава 43

Так они и стояли в прихожей. Может, десять минут, а может, и час, пока Агате не стало жарко, и она не стянула с головы шапку. Всплеснув руками, Аля поникла и приложила руку к щеке.

– Мать моя… Где же твои волосы?

– Там же где и мозги. – По старой привычке Агата поднялась на цыпочки и резко опустилась. – На помойке. Я обрезала их через два дня после твоего ухода. Думала, что спасаю от выпадения, а на самом деле обстригла из вредности.

Аля покачала головой и, вытянув губы в тонкую линию, забрала у бывшей воспитанницы пальто.

– Не стой на пороге. Иди в комнату.

Агата послушалась и, разувшись, медленно огляделась по сторонам. Прихожая у Али была крошечная. Не больше двух метров, со шкафом под верхнюю одежду, зеркалом и полочкой для зонтов. Аля любила дождь. Вспомнив об этом, Агата улыбнулась и дотронулась до стены в светло-жёлтых обоях. Квартира бывшей няни выглядела неброско, но опрятно. Чистотой сквозило из каждого уголка. У длинной стены стоял диван, у короткой – кровать-полуторка. На окнах висели кремовые шторы, а между узкой балконной дверью и громоздкой советской «стенкой», на белой тумбе, притаился тонкий современный телевизор.

– У тебя уютно.

Агата не лгала. Она соскучилась по простому домашнему уюту. После ухода Али в квартире Наумовых им больше даже не пахло. Было комфортно, дорого, ярко и бездушно. Новая домработница Юля убирала на совесть, но от её стараний веяло какой-то казёнщиной. Наверное, потому что Юля приходила в дом Наумовых на работу, а Аля когда-то заботилась об Агате и Анне Георгиевне, как о родных.

– Можно?

– Можно.

Агата подошла к дивану. Тот был коричневым с маленькими жёлтыми вкраплениями, а на его спинке сидел белый мышонок с ярко-красным сердцем.

– Это тот самый, да?

Аля кивнула. Агата взяла мышонка в руки и, сев на диван, зарылась в него носом. Белый плюш отдавал слабым запахом стирального порошка.

– Он был грязный. Мне пришлось его помыть.

– А больше ничего не сохранилось?

– Больше ничего. К сожалению… Музыкальная шкатулка и духи разбились, а браслет я не нашла. Он или упал глубоко в снег или попал в руки кому-то другому.

– Ничего. Мышонка вполне достаточно. – Минуту или две Агата молчала, тёрла пальцы и смотрела по сторонам. Она вспоминала, как выбрасывала подарки Данила в окно. Аля, опустившись на диван рядом, не торопила её, и, в конце концов, Агата нашла в себе силы признаться: – Знаешь, сегодня я чуть было не переспала с Никитой.

– С бывшим партнёром по танцам?

– Ага…

– И как же тебя угораздило?

– Хотела доказать маме, что больше не думаю о Даниле.

– Доказала?

– Создала видимость. Но на самом деле каждый день его вспоминала. В октябре две тысячи двадцатого он ушёл в армию, и я боялась, что там он заразится ковидом. Если в городе люди пачками попадали в больницы, представляешь, что было там?

Аля ничего не сказала, но слегка качнула головой в знак согласия. Агата продолжила и выложила всё, что случилось с ней за последние два года:

– Данил хотел, чтобы я ждала его из армии. Говорил, что за год многое может поменяться, а я разозлилась и сказала, чтобы его ждала Лера. И он пообещал, что так и сделает. А потом мы расстались. Окончательно. Он пошёл в одну сторону. Я – в другую. Специально. И ни разу не оглянулась, потому что боялась увидеть, как он её обнимает. А Лера его не дождалась. Через десять месяцев я встретила её в парке с другим парнем.

Аля вздохнула и снова покачала головой.

– Да никакую Леру он себя ждать не оставлял. Она у него в печёнках сидела. Да и не стала бы Лера его ждать. И Даня, я думаю, это понимал, а тебе про неё сказал или от злости, или от бессилия.

Агата опустила взгляд и посмотрела на серую ковровую дорожку, лежащую у кровати.

– Ты даже не представляешь, как я её ненавижу. Каждый день проклинаю. Каждый день желаю ей смерти. Иногда, когда домашки задают не слишком много, дважды в день. Утром и вечером.

Аля встала с дивана и подошла к окну. Агата ждала, что она начнёт говорить о прощении. Может быть, даже вспомнит Достоевского, но Аля  отчего-то произнесла совсем другое:

– Почему не представляю? Очень даже представляю. И понимаю. Я когда-то так же ненавидела. И тоже желала смерти. Изо