Плохиш для хорошей девочки - Алиса Селезнёва

ответить, Агата не знала. В её голове творился сумбур. Одна мысль прерывала другую. Но ей хотелось… До чёртиков хотелось прислушаться к Але. Дорогой и любимой Але. Мудрой, глубокой и почему-то гораздо более родной, чем мама…

* * *

Неровным шагом Агата возвращалась домой. На улице было темно и пусто. Снег закончился, температура понизилась, и все люди попрятались по домам. Впереди маячило только двое или трое собачников. Агата смотрела на безлунное небо и изо всех сил старалась не поскользнуться. На кнопку домофона ей нажимать не пришлось. Кто-то вышел навстречу. Кто-то полный и улыбающийся. Она ответила ему такой же улыбкой и поднялась в квартиру по лестнице. В груди после разговора с Алей стало легко и спокойно. Словно долго мучившая её болезнь наконец отступила.

– Ну, и что у вас случилось с Никитой?

Анна Георгиевна открыла дверь прежде, чем пальцы Агаты дотронулись до звонка. Значит, ждала. Значит, выглядывала в окно.

– А он что, уже нажаловался?

– Никто мне не жаловался. У тебя телефон не отвечал, вот я и позвонила Никите. Думала, ты с ним, а он мне сказал, что вы расстались.

– Правильно сказал.

Сняв сапоги, Агата повесила пальто, положила шапку и побрела в сторону своей комнаты. Анна Георгиевна шла за ней по пятам.

– С ума сошла? Тебе такого, как Никита, днём с огнём не сыскать.

– Я такого, как Никита, больше искать и не собираюсь. Я его не люблю. И больше не хочу мучить ни себя, ни его.

Лицо у Анны Георгиевны вытянулось, губы стали бледными и тонкими. По шторму, бушующему в её глазах, Агата поняла, что мать просто так не сдастся.

– И что дальше?

– Дальше я хочу помириться с Данилом.

– То есть ты хочешь быть с кобелём?

– Я хочу быть с Данилом! Заводить собаку я пока не планировала.

Анна Георгиевна усмехнулась.

– В моём понимании твой Данил и кобель – это слова синонимы. Отца своего вспомни.

Агата сняла с головы резинку и расправила волосы.

– Почему ты думаешь, что нас ждёт то же самое, что вас с папой? Почему ты думаешь, что Даня всю жизнь будет мне изменять? Я не ты, а он не папа. Мы другие люди, у нас будет другая жизнь. – Агата в упор посмотрела на мать. Картинка в её голове вдруг сложилась целиком и полностью. – Измена – это твой незакрытый гештальт, мама. Ты так её и не прожила, поэтому и переносишь на меня. Как с танцами…

– Незакрытый гештальт? – На лице Анны Георгиевны выступили красные пятна, голос сорвался на крик. – Умных слов начиталась? Решила удивить знанием психологии? Не получится! Знаешь, почему? Когда твой кобель должен был из армии вернуться?

– В середине октября.

– Вот. А сейчас февраль. Где он? Что-то я его ни разу около нашего дома за эти четыре месяца не видела.

– Потому что я сама его оттолкнула. Потому что тебя послушала. Потому что день за днём слушала тебя. И верила. Думала, что ты знаешь лучше. Если бы Аля не ушла... Если бы мы с тобой её не выгнали. Мы обе… – Голос Агаты тоже превратился в крик. – Тогда, в конце августа мы бы помирились.

– То есть во всём виновата я, да? И в том, что он штаны закрытыми не смог удержать, тоже я виновата? Ну, давай скажи! Он был пьян, ты с ним не спала из-за меня, Лера его соблазнила. – Агата молчала. Анна Георгиевна распалялась всё больше. – А сейчас ты думаешь, он тебя ждёт? Знаешь, какими из армии возвращаются? Я вот помню твоего отца. Он на неделю в запой ушёл, чтобы забыть дедовщину, старшину и армейские порядки. Да Данил уже с половиной города переспал, пока ты тут сопли глотала.

Агата сверкнула глазами. Это был удар ниже пояса. Молчать дальше она уже не могла и отчаянно искала аргументы. Анна Георгиевна, воспользовавшись заминкой дочери, продолжила снова:

– Я этот бред насчёт Данила больше слушать не хочу. Хватит! Ты сейчас берёшь такси и едешь к Никите. Скажешь, что поторопилась и что хочешь быть только с ним.

– Если тебе так нравится Никита, забирай его себе. Я честно пыталась, но я не могу его полюбить. Он верный, он хороший, но он не мой человек.

Анна Георгиевна распахнула глаза. Весь её пыл как рукой сняло.

– Женщине лучше, когда любят её, и когда она позволяет любить. Так проблем меньше. И разочарований.

– Для тебя, может, и лучше. – Агата хотела сказать что-то ещё, но внезапное осознание правды ударило её по голове с такой силой, что она упала на стул, как мешок с картошкой.  – А ты ведь так и не полюбила Вадима. Он для тебя тыл, опора, поддержка. Но, как папу, ты его не любишь, поэтому рядом с ним и не смеёшься. И для меня хочешь такой же жизни.

Анна Георгиевна вытянула шею, будто гусыня. Её лицо, только-только вернувшее прежний вид, снова стало красным.

– Будешь сидеть дома, пока не передумаешь. А лет через пять скажешь мне спасибо за то, что я не дала тебе совершить ошибку. Знаешь психологию? Вот тебе моя психология. Любая любовь к тридцати-тридцати пяти заканчивается. А твоя любовь к Данилу – это уже болезнь. Это чистой воды зависимость.

Агата посмотрела в окно и почему-то представила длинную верёвку, сплетённую из простыней. Если мать её закроет, она спустится вниз по этой самой верёвке.

– Ты всю жизнь за меня всё решала. Забрала из школы, засунула в танцевальный клуб, который я терпеть не могла. Теперь вот хочешь запереть дома. – Агата подошла к шкафу и достала старую спортивную сумку. – Я больше не хочу жить твоей головой. Я хочу сама быть хозяйкой своей жизни. Даже, если с Данилом у нас снова ничего не выйдет. Но это уже будет мой выбор.

Вещи одна за другой полетели в сумку. Брюки, рубашки, нижнее бельё, тетради. Наверх, под крышку, лёг тот самый мышонок, которого она принесла от Али. Как Агата и думала, мать его не вспомнила.

– Значит теперь ты из дома уходишь? –