Божественная одержимость - Кристина Руссо

она отстранилась, она тоже плакала. Ее мягкие руки обхватили мое лицо, удерживая мой подбородок.

— Mio Dio, posso dire che sei bella dentro tanto quanto lo sei fuori2. — Она говорила так искренне, что я знала, что это шло от сердца.

— Grazie mille3, — застенчиво ответила я на ее комплимент.

Она ахнула, за чем последовал тихий смешок. — Parli italiano? Come mai?4

— Ho studiato5.

Она мрачно улыбнулась, точно поняв, что я имела в виду.

В детстве я мало что помнила о своей матери. Хотя одно я знала наверняка: мы были итальянками.

Итак, в детстве я выучила язык. В то время это каким-то образом сблизило меня с ней.

— Наталья, пожалуйста, познакомься с моей женой Инес, — с улыбкой произнес Сальваторе из-за спины жены.

— О, мне так жаль! Где мои манеры? У меня такое чувство, будто я знала тебя всю жизнь.

— Я тоже. — Признание вырвалось у меня так легко, потому что это правда.

Инес улыбнулась, моя рука все еще была в ее, когда она подвела меня ближе к столу. — Это Кармен. Ей восемнадцать. — Она представила меня своей старшей дочери, той, у которой были светло-каштановые волосы, точно такие же, как у нее, прежде чем перейти ко второй, которая напоминала Сальваторе смуглыми чертами лица. — И Кимберли, пятнадцати лет.

Улыбка появилась на моем лице, когда они оба мило, взволнованно помахали мне рукой, их улыбки были широкими и искренними.

— А это близнецы, Николас и Эммануэль. В этом месяце им исполняется тринадцать.

Мальчики одарили меня одинаковыми улыбками, на которые я ответила, хотя они были совсем не похожи. Эммануэль был совсем не похож на своего брата, со светло-каштановыми волосами и мягкими глазами, под стать своей матери и старшей сестре.

Но в Эммануэле было что-то темное; что-то, что я не могла определить. У него был усталый взгляд, который, казалось, заметила только я. Мне вдруг захотелось обнять его и спросить, что случилось. Потому что что-то было. И мне разбило сердце то, что я была единственной, кто мог разглядеть боль за его идеальной улыбкой.

— Мы зовем их Нико и Мэнни, — объявила Ким, вставая между близнецами и обнимая их за плечи, хотя я могла сказать, что она держала Мэнни немного крепче. И я знала — что бы это ни было — она тоже знала. У меня стало легче на душе от осознания того, что они прикрывают друг друга.

— Так приятно со всеми вами познакомиться. — Я улыбнулась, когда Инес обняла своих малышей и быстро прижала их к себе.

Идеальная современная американская семья.

На мгновение у меня внутри возникло тошнотворное, противное чувство. Как будто это должно было быть моим.

Не черно-серый приют.

Я не могла отстраниться, как Мария. Я не могла мечтать наяву с широко открытыми глазами, как она в детстве, видя возможности вместо проблем. Париж вместо Бронкса.

Я всегда была настороже.

И я помнила все.

— Мы думали, что ты мертва. — Признание Нико заставило меня расхохотаться, помогая забыть горечь и двигаться дальше.

— Николас! — Инес ахнула и ударила его по затылку, но недостаточно сильно, чтобы причинить боль.

Когда Сальваторе выдвинул один из стульев и посмотрел прямо на меня, я быстро улыбнулась и заняла свое место за столом.

Затем он сделал то же самое для своей жены, пока дети сидели на диване напротив меня.

— Вы… Знали обо мне? — Застенчиво спросила я, обращаясь к своим сводным братьям и сестрам.

— Отец говорил нам о тебе с тех пор, как мы себя помним. — Я повернулась, чтобы посмотреть на Кармен, которая только что заговорила. Она поправила волосы до плеч, которые ниспадали мягкими элегантными локонами, совсем как у ее матери. — Он искал тебя очень долго.

Ким кивнула. — Мы рады, что с тобой все в порядке. И что мы наконец-то встретились с тобой.

Слезы навернулись мне на глаза от того, как практически незнакомцы так легко приняли меня в свою семью.

Что-то расцвело в моей груди от того факта, что кто-то искал меня все это время, оправдывая нескончаемое чувство потерянности, от которого я всегда страдала.

— О боже. — Инес промокнула мою слезу салфеткой, которая раньше была лебедем-оригами, прежде чем обнять меня и крепко прижать к себе.

Мы отстранились, и я повернулся лицом ко всему столу.

— Спасибо за теплый прием. От всего сердца. Я не знаю, что сказать.

— Скажи, что будешь чаще бывать рядом. У нас есть годы, чтобы наверстать упущенное, — уверенно говорила Ким, практически подпрыгивая на своем месте от возбуждения.

— С удовольствием. Конечно, если твои родители не против.

— Наши, — поправил меня Нико с милейшей мальчишеской улыбкой.

Я открыла рот. Закрыла его.

Румянец залил мои щеки, когда я оглядела сидящих за столом отца и мачеху.

— Не торопись, mia cara.

Я сказала Инес только позже в том же году, в канун Рождества, что так меня называла моя мать.

Сделав глубокий вдох и слегка встряхнувшись, я высказала то, что думала. — Я просто не могу поверить, что это происходит. Я была предоставлена сама себе с четырех лет.

Сальваторе сжал челюсти, нахмурился, и, клянусь, я увидела, как заблестели его глаза.

— О, Наталья... — Слезы снова потекли по щекам Инес, когда она заключила меня в еще одно крепкое объятие.

Когда мы оторвались друг от друга, Сальваторе потянулся через стол, взяв меня за руку. — Прости, что я не нашел тебя раньше, cara.

Я отмахнулась, вытирая слезы под глазами. — Это в прошлом.

Когда он улыбнулся, я тоже улыбалась.

Три часа спустя мои щеки болели от того, что я так много улыбалась и хохотала, а горло пересохло от того, что я так долго говорила. Я была полностью поглощена общими моментами их жизни, а они — моей. Мы говорили обо всем, начиная с того, как у каждого из нас дела в школе и на работе, заканчивая хобби и увлечениями, музыкой и культурой. Это был один из самых стимулирующих и в то же время утешительных разговоров, которые у меня были за долгое время.

В пять часов пополудни, в декабре, на улице было ещё светло, когда мы наконец встали из-за стола. По другую сторону двухэтажных окон от пола до потолка сверкал Нью-Йорк.

Большое спасибо за обед. Я даже не могу выразить, как я благодарна. Правда. — Я улыбнулась, обращаясь к Сальваторе и Инес.

— Ты ведь не уходишь, правда? — Я опустила глаза и обнаружила, что Нико тянет меня за руку.

— Боюсь, мне придется. Уже темнеет, а