Бывшие. Жена для чемпиона - Анна Олеговна Ковалева

— Ты мне даже времени подумать не дал. Десяти дней даже не прошло, а ты уже потребовал развод. Пока я думала, искала варианты, приемлемые для нас, ты просто решил обрубить все на корню. Просто решил вычеркнуть меня из своей жизни, выкинуть за порог как ненужную вещь.

— Маша, — Харламов помрачнел. — Не утрируй, пожалуйста. Куда я тебя вышвыривал? Я все оставил тебе. И дом, и квартиру. И часть средств перевел на твой личный счет.

— Можешь забрать обратно. Я, знаешь ли, не девочка с помойки. Не из последней семьи в этой стране.

— Маша, блять, — Арс долбанул кулаком по стене. — Ну что ты начинаешь, а? Ничего я забирать не буду, не надо пытаться делать из меня последнего урода. Я разве тебя унижал, оскорблял?

— Ты сказал, что я тормоз, балласт. Мертвый груз, который похоронит твою карьеру… Сказал, что я удавка на твоей шее, — при воспоминании о том злополучном вечере на глазах снова выступили слезы.

Спешно отвернулась и украдкой смахнула соленую влагу с ресниц.

Арс не должен видеть моей слабости. Не дождется.

— Марусь…

— Руки от меня убери, — стоило ему ко мне прикоснуться, как я шарахнулась чуть ли не на другой конец комнаты.

Вот что он творит? Развелись же, так какого черта продолжает тянуть ко мне свои лапы?

Что ему неймется?

Зачем вообще сюда приперся с утра пораньше?

— Маш, всё, не трогаю, — Арс тяжко вздохнул, снова запустил руку в волосы. Он всегда так делал, когда нервничал. Я давно уже выучила эту его привычку. — Прости меня за те слова. Я был пьян, не соображал, что говорю. Ты никакой не балласт. Разве можно всерьез воспринимать слова пьяного человека?

— Знаешь, мне папа всегда говорил, что алкогольная зависимость — это отягчающее обстоятельство, а не смягчающее. И что у трезвого мужика на уме, то у пьяного на языке. И я считаю, что он прав.

— Ну да, твой батя, как всегда, едрить его в коромысло, — скривился Арс. — Любит сказануть какую-нибудь херню. Моралист хренов. Все выходцы из силовых структур мнят себя пупами Земли. Любят управлять чужими жизнями. Удовольствие от этого получают…

Бам!

Один шаг — один удар, в который я вложила всю силу.

Ладонь, правда, отбила, но сейчас на это было плевать. Негодование захлестнуло меня с головой.

Позволить Харламову оскорблять моего отца я просто не могла.

— Маш? — ошарашенно уставился на меня бывший, потирая щеку.

— Не смей! Не смей оскорблять моего папу, понял? Меня можешь называть шлюхой, мне начхать. Но отца не трогай. В отличие от тебя он настоящий мужчина. Ты даже мизинца на его ступне не стоишь!

— Когда это я называл тебя шлюхой? — кажется, из всей моей тирады Арс запомнил только это.

— А как я же твои слова про «пошла прыгать по членам»? — скривилась я.

— Мля, но это же не…

— Нет, именно так со стороны это и прозвучало. Всё, уходи, Арс. Если ты пришел посраться, то успешно выполнил свою задачу. Ты испоганил мне утро. Первое нормальное утро за последние два с половиной месяца. Браво, чемпион! Так держать. Аплодирую стоя. А теперь на выход. Думаю, ты помнишь, где он находится.

Глава 5

Круто развернувшись, я направилась в кухню.

После стычки с Харламовым мне отчаянно требовалось успокоить нервы, поэтому я включила чайник и достала из верхнего шкафчика упаковку с травяным чаем.

Ожидала услышать звук захлопывающейся двери, но вместо этого услышала приближающиеся шаги.

— Входная дверь в другой стороне, если ты забыл. — бросила не оборачиваясь.

— Маш, послушай, — голос Арса был непривычно тихим и каким-то уставшим. В нем не было ноток привычной самоуверенности и задиристости. — Я пришел не ругаться, правда. И меньше всего хотел портить тебе настроение.

— Да ну? — я не выдержала и все же обернулась…

Харламов с крайне унылым видом сидел на стуле и постукивал пальцем по столу. Похоже, ему и правда было не по себе.

— Я просто пришел поговорить. Нормально поговорить. Оскорблять тебя я не хотел, поверь. За «прыгать по членам» прости. Сам не понимаю, как у меня это вырвалось. Наверное, потому, что какая-то часть меня все еще считает тебя своей. Вот ей и не понравилось, что ты возвращаешься утром в вечернем платье. Вся довольная, как после бурной ночи. А я ведь еще вчера вечером приехал. Ждал тебя, но ты так и не появилась.

— Если что, то я в последние недели тут все равно не ночую. Только переодеваться приезжаю. — усмехнулась я. — Так что не понимаю, почему ты рассчитывал меня здесь застать.

— Я знал, что ты ночуешь у сестры или у родителей. Но вчера соседка Аси сказала, что они уехали, да и твоя мама заявила, что тебя у них дома нет.

— Пф, и что еще тебе сказала мама?

— Чтобы я поимел совесть и оставил тебя в покое. Не травил душу. Просила больше не звонить, иначе твой отец точно мне башку оторвет. Если об этих звонках узнает. Вот я и поехал сюда, надеялся тебя дождаться.

— Всё правильно тебе мама сказала. Не нарывайся. Терпение у моего отца не железное. Вон, одна половина лица вся цветет уже. Как скрывать будешь это расписное полотно?

— Да пофиг. — дернул он плечом. — Синяк на роже всегда можно объяснить неудачным падением на тренировке или ударом клюшки. Ну а для презентации подрехтуют, думаю. Замажут чем-нибудь, если к тому времени не заживет. Но мне же нужно было узнать, где ты.

— Знаешь, тебя это никак не касается, вообще-то, — пробурчала я, устав от бессмысленного трёпа. — Но я с девчонками ходила вчера в клуб. Ночевали мы у Милы. Прекрасно провели время. Но ты всё испортил, спасибо.

— Ещё раз прости меня за дурной язык. Я не хотел тебя обидеть. — Арс вздохнул. — И отца твоего тоже оскорбить не хотел. Игоревич — хороший мужик, но временами он очень сильно перегибает палку. Слишком нетерпим бывает, словно ожидает от каждого человека идеала. Эти его принципы и убеждения… Они немного закоснелые и нелепые.

— Нет, Арс, — я залила заварку кипятком, накрыла заварник крышкой и обернулась к Харламову. — Папа просто живет согласно совести и чести. Всю жизнь. Тебе, видимо, эти понятия незнакомы от слова совсем, поэтому ты его не понимаешь. И не надо перекладывать с больной головы на здоровую. Просто у тебя другие ценности, ради которых ты готов пожертвовать всем. А папа человек совсем другого толка. И тебе до него не дорасти. Как говорится, рожденный ползать — летать не сможет