Медленный фокстрот - Александра Морозова

только спросил он позже. – Я все просмотрел.

– Не на что было смотреть, – ответила я, но, кажется, Даня не поверил. – Да и твои братья его спугнули.

– Ну ничего, переживет, – решил Даня.

И взял меня за руку, чтобы вернуться к столу.

– Я, конечно, могу попробовать поучить тебя танцевать, – сказал он Ване. – Но моя невеста профессиональный педагог. Я бы на твоем месте обратился к ней.

– Если хочешь, – сказала я, – вы можете прийти вместе, и я проведу для вас мастер-класс.

– Нет! – вдруг испугался Ваня. – С ней нельзя. Я ей, это, сказал, мол, умею танцевать, а если мы вместе придем, она же все просечет сразу!

– Вот поэтому плохо врать своим любимым, – на правах старшего брата отсыпал нравоучений Даня, для наглядности даже обняв меня, а потом встрепенулся: – А давай мы прямо сейчас тебя чему-нибудь научим!

– Сейчас? – усомнился Ваня.

– Ну да, – Даня быстро посмотрел на меня, а потом снова на брата. – Тебе же так, что попроще, пасодобль ты вряд ли будешь на дискотеке танцевать.

– Ну да, мне, это… чисто чтоб так…

– Вставай! – скомандовал Даня и сам поднялся.

Когда он загорался очередной идеей, можно было смело прятаться.

– А я что, с тобой буду танцевать? – насторожился Ваня.

– Нет, я буду танцевать с Лаймой, – он уже галантно протягивал мне руку, приглашая. – А ты бери Ваську.

– Че? – тут же ощетинился Васька. – Я с этим танцевать не собираюсь!

– Тогда тебе придется самому искать себе пару, – сказал брату Даня и кивнул на мою маму.

Ваня посмотрел на нее.

– Можно?

– С удовольствием, – улыбнулась мама.

Глава 45

Даня

Отец, Вася, Ваня и Борис Евгеньевич ближе к утру засобирались по домам. Тетя Вера устало начала убирать со стола, и я кивнул братьям, чтобы помогли.

– Вы, это, сидите, – сказал Ваня. – Мы сами.

Отец, Борис Евгеньевич и Лайма одевались в узкой прихожей.

– Может, останетесь? – спросил Борис Евгеньевич у Лаймы. – Там сейчас подморозило.

– Нет, мы вас проводим, – ответила она, наматывая шарф на шею, путая в нем волосы, морща от этого нос. – Да и подышать немного хочется.

– Пусть идут, – разрешил отец. – Мои ребята их проводят потом.

– Да мы не маленькие, – сказал я. – Дорогу найдем.

– Я не за тебя, охламона, переживаю. А за Лайму. Ты-то обязательно куда-нибудь ввяжешься, с тебя станется, а она чтоб в целости и сохранности до дома добралась.

Он сказал это без злости, просто потому, что по-другому разговаривать не умеет. Я не стал отвечать.

Я верил в его раскаяние, но простить до конца не мог все равно. Может, когда-то смогу, может, Лайма права, что надо что-то сделать, пока мы оба живы. Но за одну ночь, пусть и новогоднюю, такие обиды не прощаются.

Я надел куртку, поправил Лайме шапку, увидел, что она улыбнулась, и коснулся пальцем ее носа. Она хлопнула меня по плечу.

Если бы не отец и Борис Евгеньевич, я бы поцеловал ее. А так пришлось обойтись одним объятием.

На улице было светло от непрекращающегося салюта: стоило ему где-то затухнуть, как огненные шары тут же загорались с другой стороны. Лайма вздрагивала и прижималась ко мне, когда внезапно в небе разрывался очередной купол фейерверка. Я обнимал ее за плечи, заодно придерживая.

В воздухе стоял туман от петард. Пока мы шли, к нам то и дело с поздравлениями причаливали группки подвыпивших, обмотанных мишурой людей. Потоками лились добрые слова, пожелания, улыбки, смех.

У Лаймы от мороза покраснели щеки и кончик носа, и мне страшно захотелось прижать ее к себе и долго-долго согревать.

– Я только сейчас поняла, что ничего тебе не подарила, – сказала она.

Я сначала улыбнулся и хотел сказать, что мне и так ничего не надо, кроме нее самой, но понял, что ведь тоже ничего ей не подарил.

– И я тебе, – отозвался я. – Как-то со всеми этими событиями вылетело из головы.

– Ты подарил кольцо.

– Это не считается.

Позорище!

Я всегда дарил подарки девушкам, с которыми встречался, и Лайме с тетей Верой. А тут…

– Ну ты чего? – Лайма тихонько потянула меня за рукав. – Нашел повод расстраиваться! Да в этот год случилось такое, что я уже почти согласна поверить в чудо.

Я остановился и повернул ее к себе лицом.

– Прямо так и согласна?

Отец с Борисом Евгеньевичем, споря, кажется, о медицине – сколько себя помню, отцу вообще все равно было на какую тему спорить, он везде имел свою точку зрения, которая обязательно отличалась от точки зрения оппонента, – прошли вперед. Вася с Ваней не спеша шли за ними.

Я потеснее прижал к себе Лайму, наклонился, она, наоборот, приподнялась на носочки, и снова мир для нас закружился в медленном фокстроте.

Где-то вдалеке гремел салют, но куда громче и ярче взрывался салют в моем сердце, когда Лайма, моя непокорная, упрямая, вредная Лайма, сама тянулась ко мне, чтобы поцеловать.

– Эй! – крикнул кто-то из моих братьев, и в тот момент мне хотелось прибить их обоих. – Вы там че застряли?

– Сейчас он у меня застрянет, – сказал я.

Развернулся и пошел к нему, потянув Лайму за собой. Но через несколько шагов она остановилась.

– Что такое? – спросил я. – Нога?

Я взял покрепче ее руки и бросил взгляд по сторонам, думая, куда ее можно посадить.

– Нет, – замотала головой Лайма. – Послушай. Как будто плачет кто-то.

Я замер и прислушался.

– На вой похоже.

Лайма быстро закивала.

– Оттуда откуда-то, – предположила она, кивнув на кусты, которые были завалены снегом.

– Стой здесь, – велел я, а сам осторожно пошел посмотреть.

Но Лайма тут же шагнула вперед и первее меня оказалась возле кустов.

– Там кто-то есть, – сказала она, опустившись на колени в снег.

– Дай лучше я, Лайм.

– Ну вы че, в кусты уже полезли? – захохотал кто-то из моих братьев.

– Даня, что у вас там? – крикнул отец.

Они с Борисом Евгеньевичем успели дойти до конца тропинки и теперь возвращались назад.

Я махнул рукой и сел рядом с Лаймой. Она уже тянулась куда-то в переплетение холодных стеблей. Я поймал и отвел ее руку в сторону.

– Остались лишние части тела? – спросил я и сам потянулся в кусты.

– А если тебе откусит? – спросила она.

– Придется бить только левой.

Она улыбнулась.

А моя рука нащупала что-то мохнатое и теплое, если запустить пальцы поглубже в шерсть. Я крепче схватил находку и потянул на себя. Снова послышался скулеж, и мы увидели щенка.

Совсем крохотного, дрожащего, перепуганного, в колтунах налипшего на еще короткую шерсть снега.

– Боже, – прошептала Лайма и наклонилась к