Медленный фокстрот - Александра Морозова

– Погоди-ка, сын. А как же твоя невеста? Ты ведь хотел меня с ней познакомить.

Даня покрепче обнял меня за плечи.

– Отец, познакомься – это моя невеста, Лайма. Лайма – это мой отец.

И снова на комнату прозрачным колпаком опустилась недоуменная тишина.

Ваня и Вася застыли с открытыми ртами.

– Погоди, – начал соображать Данин отец. – Вы с Лаймой же с детства… Это вы, получается, пара, что ли? Столько лет?

– Всю жизнь, – ответил Даня и коснулся губами моей макушки.

– Слава богу, они больше не ссорятся по этому поводу! – выдохнула мама. – Мальчики! – обратилась она к Ване с Васей. – Откройте-ка шампанское. В горле пересохло.

Глава 44

Лайма

Бой курантов мы слушали все вместе и загадывали желания.

Когда пробил двенадцатый удар и из пузатых бутылок хлынула белая пена, Даня незаметно обнял меня за талию и поцеловал в висок.

Больше всего веселились и вели беседу мама, Борис Евгеньевич и Данины братья. Сам же Даня сидел молча, как и его отец, и только улыбался с грустными глазами, если смотрел на меня.

Через какое-то время, когда все бурно обсуждали артистов в телевизоре, Даня ушел на кухню и долго не возвращался.

Я выждала немного и пошла за ним.

Он стоял у окна и смотрел на всполохи салюта, которые окрашивали красными брызгами и стекло, и стены, и его лицо.

Я подошла и обняла его сзади, прижалась щекой к лопаткам. Почувствовала, как его ладони накрывают мои руки. Как он улыбается.

– Какое ты желание загадал? – спросила я.

– Почти такое же, как и ты, – ответил Даня.

– А ты знаешь, что я загадала?

– Конечно.

Он повернулся ко мне, обнял за плечи, прижался щекой к моей макушке. И казалось, что ничего больше не надо, – стоять бы вот так и стоять до самого утра, но я нарушила этот покой, надеясь, что так смогу помочь Дане избавиться от того, что он тут, на кухне, один, зарывается поглубже в себя.

– Ты не рад, что он пришел? – спросила я.

Даня оторвался от моей головы и сделал глубокий вдох.

– Не рад.

Я подняла лицо, заглянула ему в глаза.

– А что, если он в самом деле исправился? В самом деле жалеет о тех годах, что вы были в ссоре? И если ты дашь ему шанс, то все изменится.

– А что, если он в самом деле понял, сколько зарабатывает его старший сын, и не просто так решил с ним помириться?

– Даня, – протянула я. – Ну ты чего? Он же у тебя ничего не просил.

– Пока не просил.

– И не попросит.

Даня пожал плечами.

– Лайм, пойми, я привык жить с мыслью, что этот человек меня ненавидит. Все детство, всю юность я был для него нелюбимым, ненужным, неправильным. Он не давал мне заниматься тем, чем я хотел, не говоря уже о какой-то там поддержке. Да если бы я жил так, как хотел он, как ему правильно, я бы сейчас не про танцевальную школу думал, а про то, хватит ли моим детям сладкого подарка с завода, где я в две смены за три копейки, или надо еще купить и стоит ли это того, чтобы неделю голодать.

– Не фантазируй, – я провела рукой по его волосам. Он поймал ее и поцеловал запястье. – Твой отец ошибался. Но тогда он свято верил, что желает тебе добра.

– Ошибался всю мою жизнь? Лайм. Можно поругаться с сыном, который не хочет поступать в институт, который ты для него выбрал. Можно поругаться с сыном, который не хочет работать и клянчит у тебя деньги. Можно много из-за чего поругаться, но разве можно гнобить ребенка? Мама умерла, когда мне и пяти не было. Думаешь, после этого я помню что-то хорошее, связанное с ним? У меня нет воспоминаний, как папа учит меня кататься на велосипеде или роликах. Или учит плавать. Или как ликует в первом ряду в зале, когда нам с тобой вручают кубок за первое место. И что он думает? Пришел, прощения попросил за отравленное детство – и все?

– У меня тоже нет таких воспоминаний, – сказала я. – Вообще никаких нет. И отца моего нет. И я его не видела ни разу, и умер он, думая, что у него нет детей. А твой отец – есть. И пока вы оба есть, можно попробовать что-то изменить. Исправить.

– Такие не меняются, – ответил Даня и снова повернулся к окну.

Вдруг взгляд его оживился.

– Смотри, твой косолапый под окнами шарахается.

Я выглянула в окно и тут же зажмурилась. Секунды мне хватило, чтобы увидеть Игоря прямо возле подъезда, в неизменных очках, с красным подарочным пакетом в руках и телефоном у уха.

– Вот черт, – прошептала я.

– Ты ему так и не позвонила, да? – спросил Даня.

Я кивнула и открыла глаза.

Игорь, не дозвонившись, стал что-то печатать в телефоне, а потом опять приложил его к уху.

– Ответь, – посоветовал Даня. – Видишь, человек мерзнет.

Я замотала головой.

Я, конечно, повела себя с Игорем, как тварь: мало того, что начала встречаться с другим, не порвав с ним, так еще и забыла написать о том, чтобы он не приходил.

– Я спущусь к нему, – сказала я. – Бросать парня по телефону подло.

Даня задумчиво кивнул.

– Жаль, он сегодня без шахмат, – вздохнул он. – Я бы с ним поиграл.

Я посмотрела на него, он обнял меня и губами коснулся лба.

– Только не ври ему, – еще раз напомнил мне Даня. – И не забудь надеть шапку.

* * *

Игорь ходил по двору, похлопывая и притопывая. Меня снова уколола совесть. Могла же раньше с ним поговорить, не в новогоднюю ночь, не на улице, не под взрывы петард.

Салюты в небе тоже не переставали громыхать – лучшая обстановка, чтобы порвать отношения, которые не успели начаться.

– Лайма! – Игорь увидел меня и пошел навстречу. – Я уже начал волноваться, ты не брала трубку.

– Да, – отозвалась я, судорожно соображая, с чего начать.

– Куда пойдем? – спросил он, наскоро и неловко меня обняв, стукнув по спине подарочным пакетом с чем-то тяжелым. – Так похолодало, я все же предлагаю пойти ко мне. Маму я уже предупредил, она ждет.

Мороз прижигал мои ноги в тонких колготках, а стыд – грудь и лицо.

– Ой, – опомнился Игорь, заметив у себя в руке пакет. – Это тебе.

– Не надо, – наконец сказала я. – Погоди. Давай поговорим.

Игорь молча смотрел на меня.

Хоть я и стояла к дому спиной, была уверена, что из