Клетка бесприютности - Саша Мельцер

все вместе, я надеялась, что Виталик придет тоже, но он явно пытался уклониться. Всякая мелочь на ярмарке выглядела особенно очаровательной, и я скупала все, что мне приглядывалось, чтобы потом разложить по подарочным пакетам и вручить самым близким людям. В морозной Москве дышалось хорошо, под ногами приятно скрипел изрядно протоптанный снег. Взяв стаканчик безалкогольного глинтвейна, я прошлась вдоль огромной елки, мимо палаток с медовухой и медом, елочными игрушками и яблоками в карамели.

«Ты дома?» – все-таки написал Виталик, а я отправила ему голосовое сообщение с музыкой на фоне, людскими голосами и автомобильными гудками в катастрофической пробке в центре.

«Приезжай на праздник, – снова написала я, – папа остыл. Буду очень рада тебя видеть».

Виталька помолчал, я уже успела сунуть телефон в карман, как он снова ожил.

«Буду, что привезти?»

«Себя. И оливье, не умею его готовить:)».

Виталька прислал смеющийся смайлик и поднятый большой палец вверх, а я с большим пакетом подарков двинулась к «Охотному ряду», чтобы по прямой доехать до дома. Автомобильная пробка была такой глухой, что на такси до дома бы я добралась в лучшем случае к вечеру.

Еще в метро я с нетерпением перебрала все, что купила, я давно с таким увлечением не бродила по ярмаркам или магазинам, давно с таким удовольствием не выбирала понравившиеся безделушки. Я даже купила стеклянный шар с искусственным снегом внутри, чтобы поставить его в центр новогоднего стола, вместе с шампанским и корзиной из фруктов. Родители обещали привезти все часам к пяти. Вернувшись домой, я включила на плазме «Иронию судьбы», набившую оскомину за двадцать три года жизни, но такую родную, что смотреть другое – предательство. Мелодичный голос Барбары Брыльской доносился даже до спальни, Кэрри завороженно уселся на диван перед телевизором.

Я поставила снежный шар на стол, около маленького квадратного холста с изображением Плато Путорана. Расстаться с ним, как и с воспоминаниями о поездке, снежной заре и Игоре я не могла так просто. Зная, что одного человека я все-таки не поздравлю с Новым годом вечером, я достала тетрадный лист и последний конверт из стопки. Марки для украшения писем почти закончились, но на этот должно было хватить.

«Здравствуй».

Из гостиной послышались гитарные ноты и мелодичный голос Сергея Никитина. «Если у вас нету дома, пожары ему не страшны…» Закрыв глаза, я покрутила в пальцах ручку. За все письма я никогда не здоровалась с Игорем так официально, иногда и вовсе начинала без приветствия.

«С Новым годом, дорогой. Как удивительно, это уже третий без тебя, в постоянном ожидании того, что вот-вот ты вернешься».

Обдумывая каждое слово, я скользила ручкой по тетрадным листам. Впервые я писала ему письмо и не плакала, хотя в груди сворачивалась тревога тугим комом, чувства подступали к горлу, но я не давала им выхода. Они должны были остаться внутри, утихомириться и уняться, больше не мучить меня кошмарами и переживаниями.

«Желаю тебе быть счастливым, и это, пожалуй, самое главное, что может быть».

«И если вы не живете, то вам и не, то вам и не, то вам и не умирать…» – пел Никитин, и я невольно губами без звука повторяла его слова. Светлые волосы упали на лицо, и я нервно зачесала их назад. Кэрри, лапой приоткрыв дверь, завалился мне в ноги, и я его ласково ступней почесала, пока он попытался прихватить меня зубами.

Пение из гостиной стихло.

«Ты оказался прав. Я выбираю жить».

Свернув тетрадный лист в четыре раза, я запихнула его в конверт и наспех написала на лицевой стороне привычный больничный адрес, получателя и заклеила свободный край. Но отправка не терпела до завтра, поэтому, прямо будучи в домашних штанах, я влезла в сапоги, пуховик и шапку, схватила ключи и сбежала вниз. Ящик для приема писем висел недалеко от подъезда. Немного потоптавшись возле него, влажными от волнения пальцами слегка и неспециально измяв конверт, я скинула письмо в ящик и шумно вздохнула. Читал Игорь письма или нет было уже неважным.

Новый год уже наступал на пятки – родители написали, что выдвигаются, Ники тоже собиралась, Виталька не подавал признаков жизни, и я надеялась, что он просто спешно крошит оливье. Протерев полы влажной шваброй, выпустив Кэрри на балкон подышать воздухом и нарезав крабовый салат, я пощелкала каналы и остановилась на простом, музыкальном. Наконец раздался звонок в дверь, и первой на пороге оказалась Ники. С платьем в чехле для одежды, с большой сумкой, где, я знала наверняка, лежала косметика и плойка.

– Ну что, будем становиться принцессами?

– Рано еще, – я рассмеялась и достала из холодильника бутылочку вина. – Но праздник можно начать!

Пока я доставала бокалы с верхнего ящика, Ники подошла почти впритык и крепко меня обняла, темные волосы, собранные в хвост, пощекотали шею, и я смешно дернулась в сторону.

– Я так счастлива, что мы помирились, – призналась она. – Дороже тебя у меня никого нет.

– И у меня, – развернувшись, я крепко сжала ее в объятиях. – Все позади… Больше не будем ссориться?

Ники выглядела виноватой, но я не могла понять почему. Отстранившись и все-таки разлив белое по бокалам, я легко чокнулась с ней своим, сделала пару глотков и отставила – не хотелось, чтобы отец снова обвинил меня в пьянстве. Да и после аварии к алкоголю я относилась с особой осторожностью, пусть сегодня и не собиралась садиться за руль. Мы вместе замариновали – поздновато, конечно, для праздника – мясо, накрошили еще несколько салатов, а потом на посту заведующих кулинарией нас сменили родители.

Мама, всегда готовившая под настроение, принесла самодельный цезарь.

– Знаю, что ты его любишь, родная, – она крепко обняла меня, погладив по волосам. – Я так рада снова видеть тебя сияющей. Вон как глазки блестят…

– А сейчас еще самой красивой будет! – Ники рассмеялась и потянула меня в ванную. На стиральной машинке она разложила косметику, воткнула плойку в ближайшую розетку и усадила меня на табуретку.

– Я сама могу, – воспротивилась я, но не особо активно, позволяя ей касаться спонжем лица и наносить тональный крем. – Ники, ну что ты как с маленькой…

– Уже придумала, что загадаешь под бой курантов? – с улыбкой перебила она, открывая белый карандаш для глаз и пальцами поднимая мое лицо за подбородок. Я прикрыла веки и слабо пожала плечами, стараясь не шевелиться.