Запрещенные слова. книга 2 - Айя Субботина

мою старую комнату, я иду на кухню. Ставлю чайник, достаю чашки. Мне нужно несколько минут, чтобы прийти в себя и переварить этот сюрреалистичный день. Мама заходит следом.

— Какой хороший мальчик, - говорит она, доставая из холодильника тарелку с бутербродами, которые наверняка приготовила как раз к нашему приезду. - И на Сашу так похож. Глаза - один в один.

Я молчу, разливая по чашкам кипяток.

— А Саша… ну как же возмужал, - продолжает она, и я чувствую, к чему она клонит. - Такой серьезный, ответственный. Настоящий мужчина. И видно же, Майя, как на тебя смотрит.

Я возвращаю чашку на стол с таким стуком, что чай выплескивается на блюдца.

— Мам, пожалуйста, не надо.

— Что «не надо»? - Она делает вид, что не говорит ничего такого и вообще не понимает, в чем дело. - Я просто говорю то, что вижу. Такие мужчины, Майя, на дороге не валяются. Это, может, судьба, что вот так у них с Юлькой колотится. Сразу же было понятно, что на чужом несчастье свое эта змеюка не построит.

— Хватит! - Я не выдерживаю. Голос звенит от плохо сдерживаемого раздражения. - Хватит, мам! Это все в прошлом. Мы с Сашей — просто друзья. И мы никогда не склеим то, что давным-давно разбилось. Это невозможно!

— Почему же невозможно? - Ее голос становится обиженным, в нем появляются хорошо знакомые мне нотки «а мне с моего жизненного опыта - виднее». - Если есть любовь…

— Нет никакой любви, - выпаливаю я, и с опозданием понимаю, что мы на кухне уже не одни.

На пороге стоит Саша. Понятия не имею, как долго. Но по его лицу, по тому, как потемнели его глаза, по тому, как застыла на губах так и не появившаяся улыбка, понимаю, что он слышал как минимум последние слова.

В кухне повисает оглушительная, невыносимая тишина.

— Спасибо вам большое, Елена Викторовна, - говорит абсолютно ровным, дружелюбным голосом - абсолютно вразрез с тем, что я вижу в его взгляде. Но это же Григорьев - из всех моих знакомых он, пожалуй, единственный, кто настолько владеет своими чувствами. - Кирилл пошел умываться, но думаю, съест все, что вы перед ним поставите.

— Сашенька, может, поужинаешь с нами? - Мать суетится, пытаясь разрядить обстановку. - Я сейчас быстро на стол накрою…

— Нет, спасибо, мне пора. - Ей - с благодарностью улыбается, а на меня смотрит с усталостью и мольбой.

— Спасибо, что помогла, мам, - моментально понимаю его взгляд, чмокаю мать в щеку и иду к двери, пресекая любые ее попытки усадить его за стол.

В машине мы снова молчим.

Я смотрю в окно и злюсь на себя за резкость и несдержанность. Ему же и так несладко.

— Я заеду к нему завтра вечером, - говорю, когда мы подъезжаем к моему дому. - Побуду с ним, если Юля вдруг… еще не найдется.

— Найдется, блять, - Григорьевская улыбка максимально саркастическая. Пальцы сжимают руль до побелевших костяшек. - Что за хуйня вообще происходит, Май?

Он поворачивается ко мне с немым вопросом на лице. Ругается Саша крайне редко, только когда, как говорится, с чайника срывает крышечку.

— Ее уволили, Саш. Еще на прошлой неделе.

— За что?

Я в двух словах, без подробностей, рассказываю про заказную статью, про то, что стала «гвоздем программы» и как на меня спустили всех собак. И только в конце, стараясь придать голосу максимальную нейтральность, говорю, что за всем этим стояла Юля, и что уволили ее с таком рекомендацией, после которой она может забыть даже о работе в любом приличном месте. Хотя искренне считаю, что она получила по заслугам, выливать на Сашку свой триумф не хочу.

Он какое-то время молча курит. Как будто собирает пазл в своей голове, и теперь, с новыми кусочками, все получается.

— Мы почти не разговаривали в последнее время, - смотрит прямо перед собой, затягивается, выпускает дым в лобовое стекло. - Это стало просто невыносимо, Пчелка. Бесконечные упреки, обвинения, истерики. Я просто… блять, просто не мог долго находиться рядом больше пяти минут. Сбегал, чтобы не натворить дел. А может, нужно было… не знаю. Быть внимательнее? Упустил момент, когда ей нужна была… поддержка?

Он винит себя. И от этого мне становится еще хуже.

— Саш, прекрати, - подумав секунду. Кладу свою ладонь поверх его, той, которой сжимает руль. - Она взрослый человек. Это был ее выбор.

Сашка кивает, но я вижу, что мои слова его не убедили.

Мы выходим из машины. Он провожает меня до подъезда. Мы стоим под тусклым светом фонаря, и я не знаю, что сказать.

— Спасибо, — говорит он. — За все.

— Не за что, — отвечаю я.

Он делает шаг вперед и обнимает меня. Крепко, почти отчаянно. Я утыкаюсь носом в его плечо, вдыхая знакомый, родной запах. И на мгновение мне кажется, что все как раньше. Что мы все еще вместе.

Но это лишь иллюзия.

— Держи меня в курсе, — шепчу я, когда он отстраняется. — Если… если она выйдет на связь.

— Конечно, — он кивает.

Он разворачивается и уходит. Не оглядываясь. Его машина растворяется в ночной темноте, оставляя меня одну.

Наедине с моими мыслями.

И с этим горьким, отравляющим чувством вины.

Глава тринадцатая

Я просыпаюсь от вибрации будильника в телефоне на прикроватной тумбочке. Раннее, серое утро пятницы просачивается сквозь жалюзи, но комната все еще погружена в полумрак. Тянусь за телефоном, щурясь от сна, который никак не хочет отступать. Я привыкла вставать рано, но сегодня завела будильник еще на полчаса раньше, чтобы успеть окончательно проснуться, собрать мысли в кучу и на первое в своей жизни «свидание с министрами» прийти во всеоружии, а не как запыхавшаяся школьница.

На экране висит сообщение от Славы. Прислал в час ночи. Я до сих пор не могу привыкнуть к нашей разнице во времени, поддаюсь ревнивому импульсу: А ты почему в такое время - и не спишь?!

Только потом доходит, что он прислал его в шесть утра по своему часовому поясу.

Сердце делает нервный, сонный скачок.

Открываю чат, и у меня перехватывает дыхание.

Дубровский прислал фото: лежа в кровати, в какой-то безликой гостиничной комнате. Снято сверху, так, что видно его торс, покрытый татуировками, сильные руки, одна