Запрещенные слова. книга 2 - Айя Субботина

В моей голове проносятся десятки вариантов. Но все они - не то. Сашка прав, я не могу взять Кирилла к себе - я сама пропадаю на работе с утра до ночи, тем более - завтра, когда у меня «свидание» с парочкой министров. Наташа? У нее Катя, свои заботы. И ремонт полным ходом, насколько я знаю.

Как бы я ни старалась найти альтернативу единственному пришедшему на ум варианту, ее просто нет.

Достаю телефон, нахожу номер, который не набирала уже несколько недель.

— Мам? Привет. - Выдерживаю паузу, когда слышу ее встревоженный немного сонный голос. - Прости, что так поздно. У меня к тебе очень большая просьба.

Быстро, сбивчиво, объясняю ситуацию, стараясь вежливо игнорировать ее всплывающие тут же вопросы - про Сашу, про Юлю, про Кирилла. Почти жду упреков, в духе: «Вспомнила о матери, неблагодарная?!» Но она молчит. А потом спокойно и деловито, как будто я попросила полить цветы, говорит:

— Конечно, привозите. Постелю ему в твоей старой комнате. Ужин у нас остался. Дети же не виноваты, что родители…

На этот раз ей все-таки хватает деликатности промолчать.

Если честно, я все равно слегка оглушена ее реакцией. Хотя примерно понимаю, почему так, и какие надежды зажглись в ее сердце. Мать видит в этом не мою помощь другу, а шанс на то, что мы с Сашей - которого она до сих пор обожает и считает самой невосполнимой потерей - снова будем вместе.

— И… что она сказала? - Сашка смотрит с волнением, тоже прекрасно в курсе дела характера своей несостоявшейся тёщи.

— Поехали, - стучу ладонью по двери его машины. - Мои родители о нем позаботятся.

Он выдыхает с таким облегчением, как будто я только что сотворила чудо.

Я сажусь на переднее сиденье. Саша - за руль.

В салоне так тихо, что слышно посапывание Кирилла. Когда на повороте с него сползает плед, переклоняюсь через сиденье, чтобы поправить, и чувствую легкую грусть, когда он, как бы невзначай, во сне трется щекой об мою ладонь. В душе зреет нехорошее предчувствие насчет Юли, но я всеми силами душу в себе эту мысль. И ту, другую, подсказывающую, что я как раз очень даже в курсе причины ее «загула». Хотя, какая к черту причина может быть, чтобы просто вышвырнуть на сутки ребенка?

По дороге к родителям мы почти не разговариваем. Тишина в салоне машины больше не кажется напряженной или враждебной; она стала другой - хрупкой, наполненной невысказанными словами и общей тревогой. Я смотрю на проплывающие за окном огни, но боковым зрением вижу, как Саша снова и снова берет в руки телефон. Экран вспыхивает, освещая его сосредоточенное, осунувшееся лицо. Он набирает один и тот же номер, ждет, а потом с глухим, бессильным вздохом кладет телефон обратно на панель. Он не говорит ни слова, но я вижу, как напряженно сжаты его челюсти, как подрагивают пальцы, стискивающие руль. Он искренне беспокоится о Юле. И я, на удивление, не чувствую ни тени злорадства. Только какое-то странное, отстраненное сочувствие. И держу свои комментарии при себе. Сейчас не время для вопросов и уж тем более - советов, о который Григорьев и так не просит.

Мы паркуемся во дворе моего детства. Старые, разросшиеся яблони, качели, на которых мы с Лилей когда-то долетали до самого неба, а потом - украдкие Сашкины поцелуи, когда он возвращал меня домой после кино. В последний раз мы были здесь вместе… когда я носила на пальце маленькое колечко, с которым он попросил меня быть его женой. Как будто в прошлой жизни.

Когда Саша глушит мотор, на заднем сиденье раздается сонный, недовольный вздох - Кирилл проснулся.

— Пап? - Слышу тонкий испуганный голос. - Мы где?

— Мы в гостях, Кир, - Саша оборачивается, и его голос мгновенно становится мягким, успокаивающим.

— У моей мамы, - обозначаю свое присутствие, и Кирилл радостно улыбается - наверное, я кажусь ему островком чего-то знакомого во всем, что он не понимает. - Спорим, она там уже пирог печет, вкусный, с яблоками. Или нет, наверное - торт.

Его глаза моментально загораются восторгом. Сашкины в ответ - немой благодарностью.

Мы поднимаемся на лифте на наш этаж. Я держу Кирилла за одну руку, Саша — за другую. Он безумолку тарраторит о том, что они много гуляли, что папа водил его в океанарий и кормил бургерами. Саша смотрит на меня взглядом а ля «Не спрашивай». Хотя я лично не вижу ничего страшного в том, чтобы иногда дать ребенку попробовать то, о чем он буквлаьно слышит из каждой щели. И даже - о, ужас - не вижу ничего страшного в «Пепси», если все это - не на постоянной основе. Но у Юли всегда было строгое табу - на сахар, на сладости, на покупные конфеты, на фастфуд и даже на время, которое Кириллу разрешалось проводить у телевизора. Наташа на этот счет любила пошутить, что пусть потом не удивляется, когда ее сын превратиться в одного из тех мальчиков, которые на перемене, вместо того, чтобы бегать и отдыхать между уроками, будут залипать в телефон друга.

Я свое мнение традиционно держала при себе - как бездетная.

Дверь открывается прежде, чем я успеваю дотянуться до звонка. Мама встречает нас в своем любимом цветастом халате, переднике и явно как раз из кухни. Я слышу запах выпечки в воздухе.

— Проходите, проходите, - ее голос - сама забота. Она смотрит на Сашу с неприкрытой, почти материнской нежностью. Всегда так на него смотрела. Всегда очень его любила - с первого дня, как он однажды пришел к нам в дом, чтобы серьезно попросить у моего отца разрешения сходить со мной на свидание. - Сашенька, как же я рада тебя видеть. Кирилл? Ну ничего себе вырос уже.

Она присаживается перед ним на корточки, с улыбкой, способной растопить ледники. Кирилла она видела, потому что Юля иногда заезжала в гости, если я была здесь или помогала нянчить племянников.

— Ты, наверное, голодный? У меня есть блинчики с мясом, хочешь? И пирог с клубникой в духовке.

Кирюха поднимает на меня взгляд, я в ответ моргаю, типа - ну вот, я же говорила.

Он сразу же охотно кивает, соглашаясь, наверное, съесть вообще все, что ему предложат, если в конце будет обещанный пирог.

Пока Саша с сыном проходят в