Нестандартный ход 2. Реванш - De Ojos Verdes

просто благородным поступком, а отправной точкой для перемен. Конечно, в первую очередь ее покорили глаза девочки, с восторгом смотрящей на шевелюру, которой сама была лишена из-за терапии. Но этот бескорыстный жест одновременно выступал стартом.

Постепенно она искореняла закоснелые привычки.

Первое: пробовала питаться в заведениях общепита. Заставляла себя понемногу. Сколько можно взращивать брезгливость? Такая ее концентрация в человеке — не есть норма, это ведь тоже своего рода непринятие, особенно, когда сутками напролет находишься в социуме.

Второе: справедливо рассудив, что других вариантов заработка в чужой стране без владения национальным языком у нее нет, Элиза согласилась выйти в эскорт. Ася уверяла, что это временно, пока окончательно не заживет шрам, который потом надо будет убрать, и можно вернуться в модели. Вот здесь девушка буквально ломала себя изнутри кирпичик за кирпичиком. Торговать лицом, всю сознательную жизнь порицая это занятие, было крайне тяжело. И договориться с собой удалось далеко не сразу. Рациональная ее часть напоминала — на что-то нужно жить, и, если уж люди готовы платить за твое общество без интима, дерзай.

Третье: училась открыто общаться с мужчинами, принимая тот факт, что перед собой в ее лице они преимущественно видят красивую картинку. Подавляя в себе рвение убедить их в том, что у нее еще и функционирующие извилины вместо нитки между ушами. Данный пункт вытекал из предыдущего, и во время «работы», пока была вынуждена мозолить глаза хотя бы час-полтора перед тем, как уединиться где-нибудь, Элиза старалась быть вежливой и учтивой с «клиентами». И для нее позже стало удивительным открытием, что протест пошел на спад, а потом и вовсе исчез. Ей действительно стало безразлично, что на нее смотрят с похотью. Здесь главным было то, что никто из них никогда ее не получит, а практиковаться в психологии поведения этих буржуев оказалось даже полезным. Тренировало умение абстрагироваться и источать хладнокровие в ответ на проскакивающие непристойности.

Четвертое: приспосабливалась взаимодействовать с женщинами. Убрала предвзятость, свыкнувшись с мыслью, что отныне ничем не лучше и не хуже никого из них. Это же так просто — избегать пустых конфликтов, беречь свои нервы и знать, что это лишь тебе во благо. Просто — когда осознал бесценность молчания.

Пятое: познала искусство женственности, истребляя в себе комплекс неполноценности и стремление закрыться под неприметной одеждой. Девушка ведь сознательно избегала красивых эффектных вещей, потому что и так привлекала внимание. Годы напролет зарывала желание выглядеть по-девичьи и отдавала предпочтение унылому скучному стилю.

Здесь, безусловно, ей очень помогла Ася, являющая собой уникальный образец женской красоты. И это было о состоянии, а не внешних данных. Чего стоил ее бессменный утренний ритуал: заходя после пробуждения в ванную для гигиенических процедур, та обязательно выходила с помадой на губах. Разной. И по цвету можно было определить, кто она сегодня — роковая женщина или бессовестная нимфетка. Эта девушка любила все свои ипостаси, потакала своим порокам и не стыдилась капризов.

Ася привила Элизе вкус, приучила правильно сочетать элементы облика и не бояться экспериментировать.

Да и, вообще, Ася оказалась для нее судьбоносной личностью. Первое время никак не отпускала навязчивая мысль, зачем ей это? Привозить с собой незнакомого человека из Москвы, впускать в дом, помогать, поддерживать? Могут ли эти действия быть бескорыстными?

— Я — художник, деточка, — со смехом призналась она на вопрос Элизы, зачем ей это надо было. — Если в моей голове сложилась картинка, и ты стал ее недостающим пазлом, не успокоюсь, пока тебя не завербую. То есть, я очень даже корыстна в этом случае. Ты же стала свежей кровью в моих проектах, усердно трудилась, чтобы оправдать доверие. Да и грех было пропадать такой фактуре. Ты обесцениваешь в себе то, за что миллионы женщин готовы продать душу дьяволу.

Пришлось снова и снова без выяснения причинно-следственных связей смиряться с тем, что творческие люди особенные, а их поступкам не стоит искать обыденную логику.

Так они и жили, Ася варилась в ярком и сверхнасыщенном призвании нести красоту в массы своими творениями, а Элиза постигала азы свободной от стереотипов и комплексов жизни. Перенимала некоторые привычки: гибкость мышления и легкость взглядов, а также курение крепких сигарет, если первое и втрое дают сбой, и становится совсем невмоготу, когда воспоминания припечатывают своей тяжестью.

Время шло, все ненужное в характере постепенно оседало пеплом — а это крайне трудоемкий процесс, клубок болезненных инсайтов распутывался, и в душе установился относительный покой. Вот когда пространство стало очищаться от хлама и наступило умиротворение, следом — его, это пространство, автоматически заполнила подлинная суть ее чувств к Роме.

Не как наказание, а как дар.

Это осмысление сначала пугало. Как человек, придерживающийся только фактов и логики, Элиза долго открещивалась от озарения на крыше, поскольку не могла взять в толк, чем объяснить свой вещий сон. Постижение данного феномена вводило девушку в ступор и непривычное волнение. Было страшно и странно. Если всю жизнь не воспринимал понятие «начертано судьбой», что делать, когда оно стукнуло тебя обухом по голове?.. Как смириться с тем, что некоторые вещи вне твоего сознания и даются по наитию? Подобно простейшим колебаниям времени, которые выше нашего разума. И что Рома в ее жизни — из той же песни.

Теперь она не понимала, почему раньше позволяла себе думать, что Разумовский — петля? Размышлять о нем так... грязно? С ненавистью, обидой, осуждением?..

Как допустила, чтобы чувство к нему окрасилось в мрачные тона? Считая, что выдыхается, потому что он отнимает ее у себя самой, заполнив мысли, сердце, тело девушки. Ведь всё это в ней — был он. И снова себя же корить за любовь, которая якобы поставила на колени. Потому что до этого клялась, что никогда не влюбится и не пополнит ряды умалишенных.

Как?!

Разве есть кто-то достойнее Ромы? Кто-то, способный покорить ее своим благородством? Есть еще мужчина, которому Элиза могла бы довериться с подобным отчаянием, прыгнув в омут без страховки? Нет. Для нее — точно нет. Теперь она дала ответ на свой яростный вопрос: да, этот чертов Разумовский единственный и неповторимый в своем роде.

И уж если любить — то только так. Всеобъемлюще. Правда, это безумно непросто. Бывало, девушку скручивало такой болью от тоски, что посещала мысль, легче умереть — ведь неужели человек способен вынести столько чувств к другому человеку? Терпеть перманентный зуд в груди, не имея возможности дотянуться до очага и расчесать, утолить его. Мучиться осознанием, что эта агония — одностороння?.. Но продолжать