Нестандартный ход 2. Реванш - De Ojos Verdes

сильнейшей инфекции, с которой организм боролся все это время. Что самое страшное позади, но вид раны остается ужасающим. И главное — детские руки были. Они принадлежали Авелин, дочери Аси, которая изредка навещала девушку в бессознательности вместе с мамой.

В день выписки подруга поинтересовалась у неё:

— Ты как себя чувствуешь? Выдержишь, если заглянем кое-куда по дороге?

— Да, вполне.

Когда машина въехала в чудесный двор шикарного поместья, Элиза рассеянно рассматривала ухоженные аллеи, ещё не догадываясь, что её привезли… в другую больницу. Точнее, в госпиталь Питье-Сальпетриер. Прочтя табличку с изумлением и не задавая лишних вопросов, она просто следовала за Асей, уверенно лавирующей в бесконечных белых коридорах. Пока они не дошли до нужного отделения, облачившись в халаты, бахилы и маски.

— Здесь лежат онкобольные дети, мы навестим дочь моей знакомой, — услышала девушка причину визита, опешив.

И снова молча обе проскользнули через несколько дверей, минуя медперсонал, чтобы потом попасть в двуместную палату, маленькие жительницы которой увлеченно играли за столом, переговариваясь. Заметив нежданных гостей, те поспешили к ним.

И Элизу потрясло, как они живо передвигались, смеясь, несмотря на болезненную бледность и круги под глазами. Тоненькие, худенькие, почти прозрачные, с четкой картой голубых линий на руках. С банданами, перевязанными эластичным бинтом запястьями и щербатыми улыбками. Такие… кипучие и веселые. Они тараторили на родном языке, заваливая Асю, вручившую им подарки, какой-то по-детски очень важной информацией и время от времени с интересом поглядывали на незнакомку, замершую в паре метров от них.

А потом одна из девочек, осмелев, подошла к Элизе и, немного колеблясь, провела крохотным пальцем по кончикам её распущенных волос. Подняла взгляд и произнесла что-то с восторгом.

— Она говорит, у тебя очень красивые густые волосы.

— Мерси, — всё, что могла выдать в ответ девушка, глядя на выжидающего ребенка.

В общей сложности они пробыли в госпитале около получаса и ушли, когда в палату вернулась бабушка той самой девочки. Видно было, что Асю здесь давно знают.

— Ты молодец, — Элиза заговорила только в машине, слишком впечатленная и подавленная мыслью, что именно приходится переживать этим детям в таком беззащитном возрасте.

— Ты, что, думаешь, я приволокла тебя сюда, чтобы показать, какая хорошая? — огрызнулась вдруг Ася, кинув в неё быстрый яростный взор и снова вернувшись к выруливанию с парковки. — Я надеялась, что эти крошки, борющиеся за жизнь, хоть как-то встряхнут тебя, дуру такую, решившую сигануть с крыши. Руки чесались всыпать тебе по первое число, но ты и так отхлебнула последствий. Господи, если бы ты знала, как я зла на тебя, Элиза!

Последнюю фразу та процедила, скрипя зубами.

И стало понятно, почему она вела себя так холодно в последнее время. А ведь сама Элиза, лёжа в больнице, с грустью думала, что подруга просто устала с ней возиться. Оказывается, её записали в суицидницы. Странно, но девушке даже в голову не пришел такой вариант. Неужели именно так она и выглядела со стороны на той крыше?..

Почему-то в этот момент говорить правду Элиза не захотела, сил спорить или вести долгие душеные беседы не было совершенно. На неё давил калейдоскоп событий, и раздражало, что из-за слабости никак не получается сосредоточиться, поймать рассыпающиеся мысли, проанализировать, что с ней произошло.

Через неделю, окрепнув достаточно, чтобы самостоятельно выйти на улицу, девушка нашла первый попавшийся по пути салон и попросила состричь ей волосы аккуратным хвостом, чтобы потом забрать его. Так она стала обладательницей модного каре. Дождалась прихода Аси с работы ближе к ночи и, отдав свою «драгоценность», попросила пустить её на два соответствующих парика для тех больных девочек, а потом честно призналась:

— Я тогда не собиралась прыгать.

И рассказала всё как было. Ничего не скрывая.

Элиза впервые раскрывала душу перед чужим человеком. Пусть и считала девушку подругой и верной соратницей, она была не так близка, как, к примеру, Лилит, с которой тоже не удавалось наладить связь на расстоянии.

— Еще одно доказательство того, что часто любовь — это психическое отклонение. Ты знаешь, что по классификации ВОЗ[2] её причисляют к пункту «Расстройство привычек и влечений»? — с печальной улыбкой проинформировала Ася.

А потом извинилась за вспышку злости и объяснила, что очень испугалась. Чувствуя ответственность за Элизу, она, подумав, что девушка хочет покончить с собой, испытала настоящее потрясение.

Инцидент после насыщенного диалога был предан забвению, но за поход к больным девочкам Элиза всё же поблагодарила ещё раз. Неизгладимое впечатление имело стойкое послевкусие, заставляющее много думать о жизни.

Впрочем, параллельно с философскими излияниями девушка имела и реальные проблемы. Финансовые. Лечение практически опустошило её счет, и надо было ориентироваться, как действовать дальше. И стоит ли уже вернуться в Москву?

Но, прислушавшись к своим ощущениям, она поняла, что никак не готова возвратиться в подвешенном состоянии, когда так и не поняла, что у неё внутри. И, посоветовавшись с Асей, уверявшей, что спешить нет резона, Элиза приняла решение остаться на неопределенный период. Затянувшийся ещё на два года.

Выяснилось, что именно такой срок требовался ей, чтобы разобраться в многочисленных вопросах и процессах. Это было время неторопливого, прямого, тихого и обнаженного разговора с собой, который до этого откладывался в далекий ящик много лет.

Самым сложным было признание филофобии[3] как результата детских травм. Наверное, как и у всех «больных», путь ее исцеления тоже стал возможным только после принятия своей «болезни».

Люди могут говорить и думать о тебе разное без оснований, но, когда ты впускаешь их мнение в свое пространство и выделяешь ему почетное место, оно уживается там и практически становится правдой.

И она решилась на это — методично высвободить захламленное пространство. Жизнь не должна строиться на стремлении кому-то что-то доказать, чтобы в итоге заслужить любовь. Да, черт возьми, ей повезло чуть больше, чем другим, и в этом нет ее вины! За безупречную внешность, гибкий ум, прекрасную память и большие способности не надо было оправдываться и всячески демонстрировать, что достойна их. Элиза и так развивала свои данные, прикладывая немало усилий. Ну, кроме красоты. Все, что имела, являлось ее собственной заслугой, и этим просто следовало уметь гордиться и наслаждаться, а не ставить галочки и перепрыгивать дальше со словами: вот, видели, я заработала, а не... то самое. Любить себя за уникальность, за то, что ты такой есть. Фраза, которая всегда казалась идиотской, а на практике оказалась чуть ли не невыполнимой.

Расставание с волосами было не