Нестандартный ход 2. Реванш - De Ojos Verdes

Затем одолело опустошение. Сознание поднимало белый флаг, отчаявшись найти какие-то оправдания. Разумовский старался не осуждать. И проследить цепочку её мотивов. Но не выходило. Эта девушка горазда на взаимоисключающие поступки. Признаться в любви и попросить развод. Переспать, расставшись с невинностью, и собрать вещи, чтобы уйти. Хотеть ребенка, утверждая, что он ей не нужен… Один шаг вперед, два — назад.

Что творится в твоей голове, нарисованная девочка-воительница?.. Как подкопаться к сути, не раня еще больше?.. И как понять свою собственную суть во всей этой истории?

Чтобы не поддаться импульсивности, с некоторых пор одолевающей его всё чаще и чаще, мужчина прямо под утро сорвался в загородный дом. И провел в нем все выходные. Но бороться с полярно противоположными оттенками настроения было неимоверно тяжело. Рому бросало из крайности в крайность. То хотелось сию секунду возвратиться в город, сгрести непоследовательную валькирию в охапку и утащить в берлогу на долгие-долгие бесчестные часы… то махнуть на всё и действительно окончательно отпустить её, раз она сама не знает, чего желает.

Правда, последнее вызывало ярый протест в нем. Но Рома понимал, что никогда не станет давить на Элизу. Это не в его характере. Не в его правилах навязывать кому-то своё общество. Нечестно — влиять на решение другого человека. К сожалению, он слишком хорошо знает, к каким плачевным последствиям это приводит…

У этой исключительной девушки всё же мастерски получается вгонять Разумовского в состояние ненависти к собственной персоне. И искать источник бед в себе же.

Он промучился до сегодняшнего дня, маятником качаясь от одного выхода к другому… и так и не нашел верного пути. На работе каждую секунду провел в ожидании, что Элиза ворвется и накинется с претензией, где подготовленные бумаги. Но её всё не было. Позже мужчина узнал, что она не пришла. Скорее всего, думалось ему, девушка у Евы. Хотя, выписка назначена на завтра. А после обеда, поговорив с Русланом и ничего не услышав о младшей Мамиконян, Рома озадачился еще больше.

И именно во время совещания, пока он всматривался в окно, его внезапно посетила мысль, а, что, если всё это — очередная игра Элизы?.. Потребовать развод и водить за нос… добивая контрастами?.. Вполне в её духе. И логично.

Зачем?..

Это уже было второстепенным, ибо Разумовского накрыло волной ярости, напрочь лишив способности трезво рассуждать. И всё, что он надумал за выходные, якобы стараясь понять её, оправдать и простить — да, именно простить! — за содеянное, испарилось втуне.

Мужчина буквально скрипел от гнева.

И, не дожидаясь окончания рабочего дня, поехал к ней. Прихватив с собой документы о разводе.

Консьерж был не тот, что прежде. На вопрос, дома ли девушка из нужной ему квартиры, ответить не смог.

Один черт, иначе её и не достанешь — номер недоступен, придется только напролом. Именно эта мысль и подстегивала мужчину несколько минут неотрывно держать указательный палец на кнопке звонка. Но дверь не открывали.

Рому отпустило так же неожиданно, как и накрыло. Он уперся ладонью в стену и ужаснулся тому, что собирался сделать. В чем обвинить?.. Господи, да что с ним такое происходит?!

И вдруг щелкнул замок. А по ту сторону послышался чудовищный кашель. Который всё не прекращался и не прекращался.

Мужчина чертыхнулся, стряхивая ступор, и резко толкнул полотно.

Ровно к тому моменту, как обессиленная Элиза, закутанная в одеяло, задыхаясь, осела на пол прямо перед ним…

* * *

Родители Элизы спешно направлялись к Роме через длинный светлый коридор. На лицах — дичайшее беспокойство, но держались они достойно и без истерик поинтересовались, что произошло. Разумовский обрисовал ситуацию: нашел почти в бессознательности, привез в больницу, ждет заключение врачей. Обстоятельства их «встречи» у нее в квартире деликатно промолчал.

— Я склоняюсь к тому, что она запустила свое состояние и дошла до воспаления легких, — подытожил, скрывая раздражение от безалаберности девушки.

Явно же, что она простыла во время поездки на объект. В день родов Евы, когда мужчина забрал ее из квартиры Дашкова, думая, что тот чем-то опоил Элизу, всё оказалось прозаичнее. Ей уже было плохо, раз она пыталась одолеть головную боль таблетками, и теперь версия с реакцией на смешение алкоголя с лекарствами не представлялась такой уж нереальной.

А потом девушка в своем взрыве эмоций, лишивших его тогда дара речи, очень долгое время пролежала на холодной сырой земле. Нынешнее ее состояние — вполне естественный исход.

И как же Рома зол на нее! Хоть кому-то могла сказать о своем состоянии! И не доводить себя до истощения...

— Сколько уже ее обследуют? — Римма Александровна, заламывала руки и бросала взгляд на вход в отделение интенсивной терапии.

Туда-сюда с протяженностью в несколько минут сновал медперсонал, который на них не обращал никакого внимания. Они привыкшие.

— Чуть больше часа.

— Значит, скоро скажут.

Никто из родителей не пожелал присесть, оба мерили нервными шагами кафельный пол и оборачивались каждый раз, когда массивные двери распахивались.

Около получаса спустя оттуда всё же вышел дежурный врач, которого Рома сразу узнал. Тот, перебирая листы, приблизился:

— Вы же муж Мамиконян? — именно так Разумовский и представился, привезя ее.

— Да.

Спартак Арсенович и Римма Александровна почти бесшумно оказались рядом.

Мужчина окинул их безразличным мимолетным взглядом и посмотрел Роме в глаза:

— КТ выявило поражение легких более семидесяти пяти процентов. У пациентки дыхательная недостаточность и сопутствующая лихорадка. Ее уже перевели в реанимацию. Необходимы противовирусная, антибактериальная и респираторная поддержка. Уверяю, что помощь оказывается на высшем уровне. Посещения, само собой, запрещены на этом этапе, поэтому нет смысла здесь оставаться.

— Но Вы оцениваете ее состояние как стабильно тяжелое или... — вмешалась мать Элизы, растерянная новостью.

— Да, сейчас ситуация такова, но я не могу ничего гарантировать, вы же понимаете, что поражение колоссальное. Хотя, меня, безусловно, радует отсутствие хронических заболеваний. Плюс молодой организм. Это увеличивает шансы на положительный исход.

— Хотите сказать, есть вариант отрицательного? — подался вперед Разумовский.

— Такой вариант есть всегда.

Сказано было легко, равнодушно и даже небрежно.

Перед глазами Ромы пронеслись сотни подобных этому «лекарей», чьи схожие бесстрастные слова он из раза в раз слышал в годы лечения мамы. Чертовски ровные и до чудовищности безликие, эти слова задевали градусом бесчувственности. Умом-то понимаешь, что доктор не обязан сопереживать тебе, у него на людское горе иммунитет, но внутри набатом бьет горячий протест, и в голову ударяет мысль: ведь можно же