Уроки вежливости для косолапых - Виктория Победа

— Я желаю подробностей, надо понимать, объявился таки твой ненаглядный? — Я ее радости не разделяю.

— Не мой он, Тонь.

— Блин, Марин, ну мне-то не бреши, я что, зря старалась, наводя красоту. И кстати, что это опять за вид, — цокает осуждающе.

— Не начинай, — отмахиваюсь от нее.

О том, что красоту ему увидеть в итоге не удалось и старалась Тонька действительно зря, я предпочитаю умолчать.

— Да что с тобой я не пойму, — насупившись.

— Ничего, — беру со стола ручку, просто чтобы чем-то занять руки, прокручиваю ее в пальцах.

— Что опять не так? Твои тараканы в очередной раз одержали победу в битве за сердце?

Я правда не хочу ничего говорить, но Тонькин взгляд на меня действует подобно гипнозу, и сама того не поняв, я выкладываю ей все подчистую. Слова льются откуда-то изнутри, и чем больше я говорю, чем сильнее становится потребность выговориться.

Не сразу замечаю, что по щекам катятся слезы. Снова прячу лицо в ладонях, всхлипываю. Собственные слова разрывают меня на части.

— Да, Марин, — расслабленно откинувшись на спинку стула, Тоня вздыхает, — ну ты дура, конечно, ты и сама это не хуже меня понимаешь, но тебе простительно, учитывая вводные.

Смахиваю слезы, тянусь за сумочкой и достаю из нее влажные салфетки.

— Не переживай ты так, никуда твой Буров не денется, влюбится и женится, — усмехается подруга.

— Тонь, вот что ты несешь? — стирая салфеткой слезы, осуждающе смотрю на подругу.

— Правду, Марина. Судя по тому, что ты рассказала, мужик нехило так на тебя запал, и твой утренний приход вряд ли что-то изменит.

— Ты не понимаешь…

— Нет, Соколова, это ты ничерта не понимаешь, — перебивает меня Тонька и продолжает поучительно: — хватит уже зависать в своем прошлом, у тебя наконец нормальный мужик появился, которого даже твоя придурь не пугает.

— Это не придурь, ты не хуже меня знаешь, как обстоят дела, — злюсь на нее, хоть и понимаю, что она-то как раз ни в чем не виновата.

— Да Господи, Марина, вы трахались-то всего дважды, а ты уже о детях думаешь и заранее себя хоронишь, ну давай прямо сейчас гроб закажем и место на кладбище? А что? Чего тянуть?

— Прекрати.

— Нет, это ты прекрати жить прошлым и позволь уже наконец кому-то тебя любить. Даже если вы расстанетесь, на этом жизнь не закончится, но по крайней мере ты дашь шанс не только ему, но и себе. И жалеть лучше о сделанном, чем о несделанном. Ну он же нравится тебе?

Молча, опускаю глаза, второй раз за сегодняшний день чувствуя себя школьницей какой-то.

— Нравится, не нравился бы, ты бы так не переживала. Ну и все, Марин, заканчивай этот траур уже, к тому же ты ему обо всем рассказала, дальше — его выбор, не мальчик все-таки, прекрати принимать решение за двоих, это по меньшей мере нечестно по отношению к нему.

— Ты явно не ту профессию выбрала, может тебе в психологи податься, — язвлю беззлобно.

— Не исключено, по крайней мере вступительный по математике я точно сдам.

Не в силах сдержаться, я начинаю смеяться, Тонька следует моему примеру.

Когда приступ смеха нас наконец отпускает, Тонька, прочистив горло, подается вперед и заговорщицки понижает голос:

— Так значит ты не в курсе воя на болотах?

— Я была бы рада и дальше быть не в курсе, а еще лучше, если бы этого воя не было вовсе, — вздыхаю, убираю обратно в сумку салфетки.

Нет, пожалуй, удовольствия посетить сегодня учительскую я себя лишу.

— Рано или поздно все бы узнали, или ты до старости собиралась скрывать ваши отношения?

— Ну какие отношения, Тонь, и потом, я его обидела сильно.

— Ты слишком драматизируешь, он не барышня кисейная, и не так уж он плох, даже если и бандюган.

— Ну спасибо.

— Пожалуйста, — хихикает, — ладно, пойду, у меня скоро урок, а ты не кисни, и заканчивай уже эти похороны. Не вынуждай меня заказывать гроб.

— Тоня!

После ухода Тоньки на душе становится легче, по крайней мере уже не так погано. Усилием воли беру себя в руки. Впереди еще три урока, а пожалеть себя можно и дома.

Остаток рабочего дня я провожу в более-менее нормальном настроение, хотя бы беспокойства у учеников не вызываю.

Когда наконец заканчиваю последний урок и остаюсь в классе одна, устало падаю на свой стул и чувствую, как на меня снова накатывает волна горького отчаяния.

Однако, окончательно погрузиться в привычное болото не успеваю. Телефон на столе настойчиво вибрирует.

Тянусь к гаджету, беру в руки, провожу пальцем по экрану и замираю, не дыша.

Всего одно короткое сообщение:

“Я жду тебя внизу”.

Не знаю, что именно руководит мною в этот момент, но, пробежавшись еще раз глазам по написанному, я, словно заведенная, подскакиваю со своего места, собираюсь с какой-то нечеловеческой скоростью и вылетаю из класса, кое-как накинув на себя пальто и не заботясь о том, что за окном вовсе не лето.

По пути встречаю кое-кого из коллег, ловлю прикованные к себе взгляды, но не останавливаюсь, даже когда слышу за спиной свое имя.

Да пошли вы все к черту!

Не сбавляя скорости, миную коридор и лестницу, запахивая на ходу пальто, выбегаю из здания. Нервничаю, когда чертов турникет заклинивает. Вот надо же этому прямо сейчас случиться.

Охранник — сегодня на смене не Петя — бросает на меня странный взгляд, явно посчитав чокнутой, и выпускает за пределы территории школы.

Стоит мне только сделать пару шагов, как я на всей скорости влетаю в высокую фигуру. В ноздри тотчас же бьет знакомый запах парфюма.

— Тише-тише, — голос Бурова рядом с ухом сейчас кажется таким же необходимым, как воздух в легких. — Ты куда так спешишь?

Отрываюсь от его груди, потираю нос и поднимаю глаза.

— К тебе.

Смотрю на него, жду вердикта.

И он не заставляет себя долго ждать, улыбнувшись краешком губ, этот медведь собственническим жестом притягивает меня к себе и целует. Вот так просто, как всегда, а я отвечаю.

Отвечаю наплевав на все на свете: и на охранника, который явно на нас пялится, и на коллег, которые непременно будут перемывать мне кости, и на возможные последствия.

Плевать.

Он приехал, после всего, что я наговорила с утра, приехал.

Глава 44. Кто хозяин положения?

— Прости, — произношу одними губами.

— За что? — Буров удивленно вскидывает брови.

— За то, что я сказала утром.

Он ничего на это не отвечает, только смотрит внимательно, словно вчитываясь в каждую мою эмоцию.

— Пойдем, — заключает наконец.