Джоди Малпас - Одна отвергнутая ночь

— Миллер, ты что делаешь? — снова смотрю на него, стоящего на коленях, и вижу бесстрастное выражение лица, только в глазах сочувствие.

— То, что делает мужчина, когда видит обожаемую им женщину разбитой.

Обожаемую? Не интересующую? Даже сейчас, когда я изо всех сил пытаюсь вести себя разумно, это слово вызывает во мне дрожь.

— Она мне не нравится.

— И мне порой.

— Только порой?

— Ты ее не так поняла.

— Не думаю, что как-то не так ее поняла. Я ей не нравлюсь.

— Потому что ты нравишься мне. Очень сильно.

Заинтересован. Обожаемая. Нравлюсь.

— Она тебя хочет?

— Она хочет все усложнять.

— Почему?

Он вздыхает, глубоко и долго, ладонями накрывает обе мои щеки, оказываясь со мной нос к носу.

— Она не видит дальше того, что ей уже знакомо.

Не видит дальше секса и гламура? Качаю головой, немного сбитая с толку, но больше всего раздраженная. Так она думает, что и Миллер должен придерживаться того же?

— Я хочу сбежать, — шепчу, ноги уже дергаются, готовые уносить меня от жесткой правды Миллера и его прошлого. Все и повсюду — постоянное напоминание. Не уверена, что могу пройти через это. — С тобой, — поясняю, когда волна беспокойства накрывает его лицо. — Все эти люди позволят нам быть?

— Сладкая девочка, я готов уничтожить все, что преградит мне путь к свободе, — он тянется и целует меня в лоб — жест такой ласковый, но полыхающий уверенностью. Или должен быть таким. Его глаза источали неуверенность, прежде чем он спрятал ее за закрытыми глазами. — Я тебя умоляю, не давай чужим оскорбительным словам встать между нами.

— Это тяжело, — позволяю ему покрыть поцелуями каждый миллиметр моего лица, после чего он отстраняется. Он взял неуверенность под контроль. Теперь его синие глаза умоляют. Он думает, что я позволю другим людям — Кэсси и кому бы то ни было еще, потому что я знаю, будут и другие — отпугнуть меня. Они не смогут. Ничто не сможет. — Я люблю тебя.

Он улыбается и поднимает меня на ноги:

— Я принимаю твою любовь.

— Ты это просто говоришь.

— Я когда-нибудь выиграю этот спор? — спрашивает он, изгибая брови.

Секунду раздумываю над его вопросом.

— Нет, — отвечаю коротко и уверенно, потому что он не сможет. Я никогда не узнаю, на самом ли деле он ее принимает. Слова никогда меня не убедят.

— Прими душ и переоденься, — он сжимает мои плечи и разворачивает к себе спиной. — Мы опоздаем.

Шлепок по попе приводит меня в движение, но та неуверенность, что я увидела в глазах Миллера, кажется, поселилась глубоко во мне. Если он не может унять мой страх, не сможет никто.

Глава 14

В нескольких кварталах от бистро мы застряли в пробке. Чувствую, как он изучает меня взглядом, поэтому, едва заметно улыбаясь, сама смотрю на него исподтишка. Он наклоняется и сладко меня целует.

— У тебя волосы немного растрепались.

Хмурюсь, пока он делает тщетные попытки заправить их мне за уши. А потом я улыбаюсь.

— У меня не было кондиционера, — потянувшись, рукой провожу по идеально уложенным темным волосам Миллера. — Надо было попросить позаимствовать твой.

Он перестает бороться с моими волосами и смотрит на меня удивленно. Улыбаюсь еще шире.

— Ты совершенна, — он развязывает мои волосы. — Они идеальны. Никогда их не обрезай.

— Не буду.

— Хорошо.

— Я выскочу здесь. Ты можешь повернуть здесь и избежать пробки.

— Не надо, я не спешу, — он отстраняется от меня и присоединяется к радостно-гудящему потоку других водителей, ладонью ударяя по центру руля.

— Это тебе не поможет, — смеюсь я. — И в любом случае, я спешу. Мне нельзя опаздывать, — быстро целую его в губы и выскакиваю из мерседеса.

— Оливия! — кричит Миллер мне вслед.

Поворачиваюсь и наклоняюсь, чтобы увидеть его.

— Всего пара кварталов. Я буду там через пару минут, — улыбаюсь его недовольному лицу и захлопываю дверцу, спеша к тротуару.

Я теряюсь в потоке людей, спешащих на свою работу. Это знакомо мне и не пугает, а в отличие от того странного чувства, которое я испытываю, когда спешу как муравьишка в толпе родных лондонцев. Поднимаю руку и поглаживаю плечо в попытке убрать дрожь, содрогаясь, когда она тут же возвращается. Что-то подсказывает мне обернуться, поэтому так я и делаю, но все что я вижу, это бесконечный поток силуэтов. Конверсы спешат без каких-либо команд из головы, и я начинаю обгонять людей, неловко, но не знаю, для чего. Повернув за угол, я снова оборачиваюсь, по телу пробегает знакомая дрожь, волосы на затылке встают дыбом.

— Ох!

— Смотри, куда прешь!

Я отшатываюсь, потянув за собой портфель мужчины, дорогая кожа путается между моих неуклюжих ног. — Простите! — кричу, хватаясь за угол кирпичной стены, чтобы удержаться на ногах.

— Ты испачкала мой портфель, дура! — он поднимает свою собственность и отряхивает его, рыча и шипя ругательства.

— Простите! — повторяю, выпрямляясь, и собираюсь с силами для дальнейшей словесной перепалки.

— Чертова идиотка! — ворчит он, вливаясь в толпу и оставляя меня в стоять шоке, в окружении других нетерпеливых прохожих.

Мой взгляд мечется, сканируя лица приближающихся ко мне людей и спины удаляющихся, внутри меня срабатывает сигнал тревоги. Подняв руку, приглаживаю волосы на затылке. Чувствую глупое облегчение, когда они остаются в таком же положении, когда я убираю руку. А вот желудок скручивается, и меня накрывает чувство тревоги. Я разворачиваюсь на месте, это чувство оседает глубоко внутри, и меня одолевает раздражение.

Я разворачиваюсь и бегу через дорогу к Делу, постоянно оглядываясь.

Бистро — это последнее место, где я сейчас хотела бы быть. Чувствую тошноту, и мой страх оказаться лицом к лицу со своими коллегами только возрастает, когда мой путь от входной двери до кухни прослеживают три пары глаз. Прямо таки ощущаю осуждение. Меня осуждают. Все они думают, что я рехнулась, только им не доводилось узнать Миллера, когда на нем нет брони его совершенных костюмов-троек. Они сделали свои выводы, основываясь на тех жалких крохах информации, которыми владеют. Я уже переборола в себе чувство необходимости защищать свои отношения с самым скандально известным мужским экс-эскортом Лондона перед Сильвией, Делом, Грегори и другими. Достаточно утомительно отстаивать их перед Миллером, и ведь он единственный, кто на самом деле имеет значение. Боже помоги мне и моим ушам, если хоть кто-то из этих людей узнает о прошлом Миллера. Для них он просто озлобленный придурок, который играл со мной. Пусть так и останется.

— Доброе, — голос Сильвии лишен обычной игривости, ее пальцы сжимают ручной фильтр кофе-машины.