Клетка бесприютности - Саша Мельцер

Заскочив на крыльцо больницы, я едва не поскользнулась на обледенелой плитке, но Игорь ловко меня поймал, и я опять утонула в его руках. Мороз перестал кусаться и теперь обласкивал наверняка покрасневшие щеки. Я поправила варежки, сползшую на нос шапку и потянулась к Игоревым губам, не думая о том, что на больничном крыльце мы как на ладони: охранник и стайка медсестер за углом не сводили взгляда.

– Две недели счастья, – прошептала я, с трудом оторвавшись от поцелуя. – Даже не верится. И совсем не так холодно!

Игорь помогал мне подниматься, а во второй руке волочил тяжеленный чемодан. На его темную макушку хлопьями опускался снег, и я легко смахнула снежинки с его волос, превратив их в маленькие капельки. Больница была большой, районной, возвышалась над нами тяжеловесным зданием. Игорь слабо подтолкнул меня в спину, чтобы я прошла внутрь. Улыбчивый – на удивление! – охранник без вопросов пропустил меня в отделение, не став возражать и спорить. Неужели предупредили заранее?

Стены, краска на которых постарела от времени, выкрасили в приятный цвет. Пахло, как и в любой больнице, хлоркой и медикаментами. Мы оставили куртки в гардеробе, и я в который раз отметила, как Игорю к лицу был белый халат, какую стать и величественность он ему придавал. Мы прошли по прямому коридору, нашли комнатку с табличкой «Ординаторская» и толкнули дверь от себя. Комнатка пустовала, и, когда за окном метель бушевала все сильнее, у обогревателя становилось особенно тепло.

– Налью тебе травяного чая с малиной, – он уткнулся мне в волосы, я спиной прижалась к его груди, закрыв глаза. Только руки, плотным кольцом обвивавшие мне пояс, имели значение. Только его дыхание, такое громкое и горячее, щекотавшее кожу, было важным.

– Постой так еще минутку, – пробормотала я, – долго до конца дежурства осталось?

– Час, – Игорь все-таки отстранился и щелкнул чайником. Тот медленно, тяжело, будто взлетая, начал закипать.

Я присела на неудобную деревянную табуретку, но Игорь увлек меня на диванчик. Он не был мягким, наоборот, твердоватым, чуть просаженным и продавленным, явно старым, но удобнее, чем табуретка. Мне казалось, я могу вечность провести в этой комнатке, слушая закипающий чайник, вдыхая аромат лекарств и трав из открытого пакетика с заваркой. После долгого перелета начинало клонить в сон вновь, но я как могла отгоняла от себя навязчивое желание подремать. Игорь рядом, обнимавший и теплый, нисколько не помогал с этим бороться.

– Я взял три отгула, – сообщил он. – Хочу показать тебе местные красоты. Съездим на Плато Путорана. Одолжил у друга машину, до Норильска, а дальше на катере…

– Красота, – прошептала я, сжав его руку. – Куда угодно, куда скажешь.

Чайник закипел и снова щелкнул, Игорь достал кружки и разлил сначала чай из большого заварника, а потом сверху добавил кипятка. Аромат стоял такой, какого от московского чая я никогда не ощущала. Чуть пряный, немного терпкий и очень травяной.

– Правда, что здесь водятся северные олени? – поинтересовалась я, когда он протянул мне кружку. – Настоящие?

– Хочешь посмотреть?

Я кивнула. Оленей я видела только в детстве в зоопарке и далеко не северных.

– Съездим, – пообещал он. – Две недели впереди.

В толстовке стало жарко, и я легко стянула ее, оставшись в простой футболке без рисунка. Батареи грели слишком хорошо, мне показалось, что от жары уже вся кровь прилила к щекам. Игоря вызвали к пациенту – хорошенькая медсестра, задыхаясь от бега по больничным коридорам, торопила его как могла, – а я осталась сидеть в ординаторской. Одна, без понимания как объясняться, если кто-то зайдет. Чай начал остывать, да и горячего уже не хотелось, отогрелись даже пальцы рук, заиндевевшие настолько, что не попадали по клавишам смартфона. Только сейчас я отписалась отцу, что добралась – от него уже было несколько пропущенных. Звонила и мама, но ей я просто отправила красное сердце и фотографию из окна больницы.

Снежная красота. Северная. Неприветливая, но такая притягивающая.

Игорь вернулся через час, когда я успела совсем задремать на диване. Кто-то укрыл меня пледом и подложил подушку, а я того и не заметила. Чемодан стоял рядом, сумка с рюкзаком лежали в изголовье. Шея побаливала от неудобной позы, и я потянулась, тихо застонав, чтобы размять затекшие от одного положения мышцы. Игорь переодевался, а я из-под полуприкрытых глаз смотрела на его профиль, такой грубый, словно вытесанный рубанком одними прямыми линиями, но все равно завораживающий. Прямой нос – греческий, идеальный, – я уже и забыла, насколько Игорь красив, даже в тусклом свете электрических больничных ламп.

– Ты так внимательно смотришь, – кажется, он смутился, – все хорошо?

– Лучше, чем ты можешь себе представить, – я поднялась и потянулась за курткой. – Можем идти?

Он вытащил из ординаторской чемодан, махнул санитарам и охраннику на прощание.

– Сейчас два выходных, – поделился он. – Потом отгул. И еще раз так же.

Я наспех поцеловала его, посчитав, что целых шесть дней мы будем вместе. Мы вышли из больницы на холод, шапку я посильнее натянула на лоб. Метель разбушевалась окончательно, снежинки попадали в глаза и нос, иногда – в рот, если я много говорила, поэтому болтовню пришлось оставить до дома. Мы вышли на небольшую улочку. Игорь катил за собой чемодан и нес мой рюкзак на плече, а я налегке вприпрыжку шла рядом. Мы не держались за руки, но Игорь иногда подхватывал меня, чтобы я не растянулась на тротуаре, поскользнувшись с непривычки.

– В Москве еще тепло?

– В Москве дождь, – я улыбнулась. – Переодевалась уже в самолете. Очень неудобно и очень жарко!

– Ты не замерзла? – он остановился, чтобы протянуть мне шарф, но я поспешно отказалась и помотала головой.

– Прыгаю же. Так теплее. И как ты тут еще в снеговика не превратился?

Спасало то, что от больницы до общежития, где Игорь жил, идти было всего несколько кварталов. Мы быстро свернули к невысоким пятиэтажным зданиям, остановились у подъезда, и Игорь посмотрел как-то взволнованно, немного стыдливо. Но, видимо, проиграв войну с самим собой, дернул дверь и распахнул ее передо мной. Пахнуло теплом и сыростью, решив его не обижать, я сделала решительный шаг вперед и осмотрелась. Обычные бирюзовые стены, исписанные баллончиками для граффити и перманентными маркерами, облупленная штукатурка поверху, старые ступеньки. Обычный подъезд, в небольшой каморке с широким прозрачным стеклом сидела вахтерша, а за металлическим ограждением виднелся длинный коридор. В центре мигала лампочка, грозившая вот-вот потухнуть,