Трубадура - Дарья Волкова

места и вернувшимся к ней протокольным голосом провозгласила, что экземпляры документа они могут получить у помощника.

Тура три часа бродила по городу. Обошла все окрестные мосты, останавливалась и смотрела на воду Адмиралтейского, Крюкова, Грибоедова. Вспоминала почему-то, как они бегали тут со Стёпой – и впервые за время, которое прошло после того, как он уехал, это не принесло боли. Ни для каких эмоций в душе Туры места больше не было. Всё забито под завязку сейчас. Те крохи места, что еще оставались, заполнило до отказа завещание деда, по которому Тура стала единоличной наследницей квартиры, движимого и недвижимого имущества и сберегательной книжки деда. В нагрузку к этому в виде бонуса прилагалась теперь мать в состоянии предельной невменяемости.

Что Туре теперь со всем этим счастьем богатой наследницы делать? Это единственный вопрос, над которым она мучилась. Но ответа за три часа блуждания так и не нашла.

Всё было свалено в кучу – вещи из шкафа, книги с полок. А создательница этого беспорядка с остервенелым видом рылась в комоде.

– Что ты делаешь? – Тура прислонилась плечом к косяку и сложила руки на груди. Оказалось, что в заполненном до отказа сосуде ее эмоций все-таки было еще свободное место. И сейчас оно стремительно заполнялось яростью. Порядок. Дед же любит порядок.

– Что, явилась вступить в права наследования? – Елена Павловна обернулась и бросила на пол рубашку. Ту самую, сто раз штопанную. – А мне вот ничего не оставили, приходится самой брать!

– Бабушкины вещи лежат не здесь. – Голос пока еще поддавался контролю. – Отойди, я сама найду.

– Вы посмотрите-ка, хозяйка явилась! – Мамаша подбоченилась. – Распоряжается тут! Что, мать родную тоже из дому выгонишь на правах хозяйки?

– Будешь так себя вести – выгоню. – Тура качнула головой в сторону горы вещей. – Выйди отсюда. Я буду убираться.

Что за мыслительные процессы промелькнули в мозгах Елены Павловны, Туре было неведомо. Но после огнедышашего взгляда на дочь она ретировалась из спальни Павла Корнеевича.

Тонкую шерстяную шаль, жемчужную брошь и два тусклых серебряных кольца Тура нашла без труда. Она точно знала, где лежали вещи Марии Фоминичны и Клары Корнеевны – те, что не были отданы. Тура поднесла шаль к лицу и вдохнула. Пахло табаком и каштанами – дед свято верил, что каштаны лучше всего отпугивают моль, а бабушка всё перекладывала пачками с продукцией Моршанской табачной фабрики. Что из этого работало, трудно сказать – возможно, и то и другое. Потому что шаль сохранилась в идеальном состоянии – даже краски не потускнели, такие же, как Тура помнит с детства. А теперь эта шаль достанется сумасшедшей мамаше. Так же, как и жемчужная брошь, что украшала ворот синей в белый горошек блузки. И кольца, которые она отчетливо помнит на старых, худых бабушкиных руках.

Всё свое свежеприобретённое наследство она бы обменяла на это – шаль, брошь, кольца. И чтобы это всё было надето на бабушку. И чтобы дед был рядом. И вернуться в детство. В детстве ей часто бывало грустно и одиноко и она мечтала – вырастет, станет взрослой, сильной, умной, и всё-всё станет по-другому. Лучше.

Да только не стало.

Вернуться бы в детство. Вернуть бы дорогих людей. Вернуться бы в тот день с салатовыми кроссовками и всё изменить. Бы. Бы-бы-бы. Чёртово «бы».

Тура свернула аккуратно шаль, положила брошь и кольца в черную лаковую коробочку с красной птицей и решительно вышла из спальни.

Спустя неделю Тура застукала мать за воровством столовых приборов из буфета. На резонный вопрос: «Зачем?» последовал невнятный ответ про то, что серебро надо почистить. А до этого пропал набор для водки Императорского фарфорового завода. Думала, показалось, что стоял не на том месте. Теперь понимает – не показалось: пузатый синий штоф и шесть крошечных рюмок всегда стояли на верхней полке слева. Теперь там пусто.

На следующий день, пока Елена Павловна была на работе, Тура вызвала слесаря и врезала во все двери, кроме комнаты Елены Павловны, новые замки. Теперь она могла себе это позволить. Она теперь богатая наследница. По-настоящему богатая.

Визит в банк ошарашил. Она долго смотрела на банковскую выписку. Смотрела, переводила взгляд с чисел на лицо сотрудницы и потом обратно на лист бумаги. Потом в очередной раз выслушала уже известную информацию про шесть месяцев и кивала рассеянно. А она-то думала, что после двух обнаруженных в комоде и столе конвертов с наличными – и крупными по ее мерками суммами! – ее уже ничем не удивишь. Ну да и пусть лежат деньги в банке. Целее будут.

А ведь дед всегда прилично зарабатывал. В доме был достаток. Куда пропали деньги после смерти бабушки, Тура не задавалась вопросом. Наверное, были и пенсия приличная, и компенсации-дотации из-за статуса блокадника – Тура в этом не разбиралась и никогда не лезла – дед не пускал никого в свои дела. И теперь вот эта красота в банковской выписке. Тура столько лет голову ломала: как хозяйство вести, как на ремонт денег выкроить, как то, как это сделать. А могли бы ведь…

Эх, дед, дед…

Иногда Тура хотела рассказать об этом мамаше – что, помимо квартиры и обстановки, Туре еще и денег привалило. Рассказать, чтобы просто посмотреть, как исказится злобой лицо матери. Послушать, как она начнет выкрикивать гнусности и проклятия. Какой-то предохранитель сгорел, Тура перестала ждать от матери чего-то, отличного от негатива. Более того, в этом негативе, в волне дурных и злых слов стала находить извращенное удовольствие. Скорее всего, дело в том, что это была бессильная злоба. Смерть Павла Корнеевича поменяла расстановку фигур в их сложной семейной партии. И в выигрышной ситуации оказалась не мать, а дочь. Как распорядиться этим положением, Тура пока не знала. Но не могла отказать себе в мелком и не очень благородном удовольствии продемонстрировать свою власть. Как это произошло со сменой замков. Елена Павловна даже слюной брызгала, но толку-то? Когда-то Тура сломала себе голову в попытках придумать приемлемую схему продажи антикварного стола в своей комнате. Теперь ей дурно делалось при мысли, что пропадет хоть что-то. Ей остро хотелось оставить всё, как есть. Как было при деде. Законсервировать это время. Время, когда она была счастлива. Теперь только понимала, что это было оно, счастье. Вот такое, не очень-то похожее на себя на первый взгляд: со старым дедом, с проблемами, с сумасшедшим хозяйством на плечах, с капризными клиентками и черноглазым квартирантом. А теперь же ничего этого нет. И не вернуть.