Трубадура - Дарья Волкова

что это в принципе возможно. – Стёпа уставился на левую кроссовку врача, потом на правую. Потом поднял взгляд. – Но если уж ты специализируешься на невозможном…

Кароль шумно вздохнул.

– Артур… Пожалуйста… Давай, я с тобой на очередной твой марафон поеду. Буду тебе водичку подавать и подбадривать.

– И без тебя желающих вагон! – фыркнул Кароль. – Да и не до марафонов тебе будет. – И после паузы добавил: – Я надеюсь.

Они с пониманием посмотрели друг другу в глаза.

– Думаешь, возьмут?

– Возьмут. Если ты свою игру покажешь.

– Покажу.

И показал.

– А это точно он был в прошлый раз? – Тренер от восхищения дёрнул себя за ус, поморщился. Но глаз от площадки не оторвал. – Точно Кузьменко был?

– Он, он, – кивнул Артур.

Поскольку наставник национальной сборной был полностью поглощен игрой, Кароль позволил себе широкую улыбку победителя. Ну всё. Место в сборной у Стёпки, считай, в кармане.

– Ну что творит?! Что творит, черт кучерявый! – Тренер хлопнул себя по коленям ладонями. Перевел на Артура взгляд, полный искреннего восторга и уже даже обожания. – Как с приёма атакует, а?

Да уж, Кос это умеет, если в форме. А он сегодня в форме. Оклемался, сердешный.

Пока еще держится суровая нитка тёти Марит, пока не затянуло горе – осознанное, впущенное внутрь, которое надо прожить и пережить, пока лучшее лекарство – работа, надо чем-то занять руки.

Поэтому Тура разбирает архив деда. Господи, в жизни не видела такого количества рукописных текстов. Сейчас уже и напечатанные на компьютере бумаги постепенно уходят в тень, уступая главную роль буквам на экранах электронных гаджетов. Да и буквы часто норовят заменить эмотиконами.

А тут такое богатство. Папки с тесёмками, старые, картонные, пыльные. Тура чихнула и положила очередную папку на место. Сначала здесь необходимо провести генеральную уборку. Но не сегодня. Тура дернула на себя правый верхний ящик – тот, что всегда под рукой. Заперт. А ключ от него, наверное, тот, который обнаружился в кармане домашнего коричневого кардигана, когда деда переодевали сотрудники ритуального агентства.

Тело. Те-ло. Она уже привыкает. Да и тела как такового уже не существует, лишь урна в ячейке в новом современном колумбарии. Дед три года назад велел ей после кремации подхоронить прах к Машеньке и Кларочке – к жене и сестре, стало быть. Тура так и сделает, но позднее. Сейчас визит на кладбище и всё, этому сопутствующее, находятся за границами ее возможностей: физических, психологических, эмоциональных. Тура обернулась и достала с книжной полки ключ.

В ящике поверх всех бумаг лежал конверт. Был он большой, белый, с крупной чёткой надписью посередине: Вскрыть после моей смерти.

И подпись: П.К. Дуров.

Тура вскрыла, не колеблясь. Внутри оказалось два конверта поменьше. Один был помечен: «Моей дочери, Елене Дуровой», второй: «Моей внучке, Туре Дуровой».

Она долго смотрела на первый конверт. Желание вскрыть и посмотреть было таким сильным, почти нестерпимым, что закололо в кончиках пальцев. Остановило одно – фотография на столе, на которой чета Дуровых в день сорокалетия собственной свадьбы. Дед смотрит сурово и строго из-под седых бровей.

Да, дед, да. Я всё сделаю, как ты хотел.

Тура вложила конверт в газету, лежавшую на отведенном ей месте – слева с краю. Так и отнесла в газете к дверям комнаты матери и сунула ей под дверь. И вернулась обратно в кабинет – знакомиться с последним наказом от деда.

Она останавливалась при чтении несколько раз – слезы не давали ни смотреть, ни дышать. Первый раз споткнулась на первой же строчке: «Дорогая любимая моя девочка!»

И долго не могла успокоиться, ходила на кухню пить воду и чиркать спичками. Суровая нитка сдерживала, но едва-едва.

А потом были еще слезы, которые капали прямо на лист бумаги, размывая написанные мелким, четким, совсем не старческим почерком строчки. И еще были возгласы удивления, которые не могла сдержать. После она долго сидела за столом с письмом деда в руках, уставившись пустым, ничего не видящим взглядом в стену. На щеках подсыхали, стягивая кожу, дорожки от слез, а Тура всё пыталась осмыслить прочитанное.

Да, Павел Корнеевич, умеете вы удивить…

Елена Павловна вошла, как обычно, без стука.

– Что ты мне подкинула?

– Это письмо от деда. Тебе.

– Откуда оно у тебя?

– Оно было в его кабинете. Я начала там разбирать потихоньку.

– Какое право ты имеешь трогать без моего ведома вещи моего отца?! – Мать, и раньше не отличавшаяся разумностью, в последние дни вела себя как помешанная.

– До недавнего времени тебя не интересовало ничего, касающееся Павла Корнеевича.

– А теперь касается! – Мать повысила голос. – Ты не забыла о нотариусе?

– Нет, не забыла.

– Звонила?

– Нет.

– Завтра идем к нему!

Тура лишь пожала плечами. С завтрашнего дня она официально безработная. Не только сирота, но и безработная.

У нотариуса Снежной соответствующее фамилии лицо – абсолютно бесстрастное, даже неживое будто. И обстановка кабинета под стать хозяйке: всё стерильно, ровно, по линейке. Включая фикус в углу. Деду бы тут понравилось.

Тура вздрогнула от громкого и четкого голоса. Надев на нос очки, до того лежавшие с помощью цепочки на необъятной груди, нотариус Снежная приступила к оглашению завещания Павла Корнеевича Дурова. По окончании которого начался скандал. Громкий, безобразный, с воплями, скидыванием бумаг со стола и попытками вцепиться Туре в волосы. Спасло ее только то, что они с матерью сидели друг напротив друга, между ними был стол, и удалось успеть отстраниться.

Даже монументальная Снежная дрогнула фактурой. Явившийся по зову помощник попытался предложить Елене Павловне стакан воды, был щедро окроплён предложенным и растерянно уставился на начальницу – в отличие от нотариуса, помощник был молодым, не старше Туры, и явно таких сцен на своем профессиональном веку еще не видел. А Снежная, поначалу опешившая, пришла в себя быстро. И угомонила Елену Павловну, указав пальцем на кнопку вызова охраны и проинформировав, что приедут в течение двадцати минут.

Елена Павловна замолчала, но смотрела на дочь так, что Туре стало страшно. По-настоящему страшно.

– А я-то думала… – Голос у матери свистящий. – Вот что означали слова в письме: «Елена, я думаю, так будет лучше всем». Всем! Всем хорошо, да! А мне лучше всех. Что там мне оставили? Шаль матери, пару брошек и кольцо?! А квартиру, всё имущество… – Елена забулькала, захлебнувшись словами. Продышалась. – Старый дурак! Он из ума выжил, точно вам говорю! Сумасшедший маразматик!

– Заткнись! – Тура вскочила и встала в стороне от стола, прижавшись к стене. – Как тебе не стыдно?

Ответить Елена не успела. Снежная поднялась со своего