Ненавижу тебя, сосед (СИ) - Манило Лина

— Я увидел её, когда ей было шесть.

— Чего?

— А мне восемь. Да, Ник, не пялься так, глаза выкатятся. Мы были… лучшими друзьями. У меня никого дороже Синеглазки не было, если только мама. Потом… ладно, это неважно, но я в любом случае увидел её раньше тебя.

— Ты врёшь.

— С чего бы? Ник, это долгая и запутанная история, но суть одна: Яся для меня намного больше значит, чем я готов признать. А ты… ну я не знаю… утешишься? Ты же быстро это делаешь, мгновенно. Ну, как недавно с той силиконовой куклой на этом, — взмах руки назад, — диванчике. Помнишь?

Никита бледнеет и в два шага оказывается напротив. Если бы на мне была надета хотя бы майка, он схватил бы меня за грудки, но приходится просто дышать огнём.

— Это неважно, — выплёвывает. — Неважно, слышишь? Мне плевать, что там было раньше. Я хочу, чтобы сейчас она была моей.

— А она хочет быть твоей?

— Отцепись от неё, Лавр. Просто оставь Ясю в покое.

— Не могу.

— Сможешь, иначе… Лавр, я не хочу ругаться. Но я влюбился, понимаешь? Никогда не верил в эту ванильную чушь про любовь с первого взгляда, но она существует!

— У кого с первого взгляда, у кого с первой груши, — бормочу себе под нос, но Никита слишком увлечён своей обидой, чтобы расслышать. Он продолжает:

— Чёрт, опять по второму кругу, но… если, как ты говоришь, она тебе так дорога, почему я никогда о ней не слышал? Почему ты всё это время крутил с другими девчонками? Ты не любишь её. Отстань от Ярославы!

И тут меня срывает. Здравомыслие рвётся на клочки, покидает меня окончательно.

Толкаюсь вперёд, прижимаю Никиту к барной стойке, нависаю сверху, надавив локтём на его горло. Тот хрипит, лупит наотмашь, задевает то скулу, то висок, но я не чувствую боли.

— Ты, мать твою, не имеешь права мне приказывать. Влюбился он. Да ты не можешь остановиться спариваться со всеми, кто ноги раздвинет. И с этим ты решился сунуться к Ярославе?

Надо остановиться, иначе придушу. Кое-как привожу себя в норму, хватка на горле друга слабеет, я делаю шаг назад. Никита хрипит, глядя на меня бешеными глазами, держится рукой за горло, ненавидит меня каждой клеткой организма. Отдышавшись, кидается на меня, валит на спину, но я успеваю сориентироваться и, сгруппировавшись, скидываю с себя ошалевшего Воропаева.

Мы расходимся, как противники на ринге, чтобы через мгновение наброситься, но чей-то визгливый голос бьёт по барабанным перепонкам, дезориентирует.

— Ребята-ребята, вы чего?! Дураки совсем, что ли?! — белая вспышка вклинивается между нами, мне упирается в грудь острый кулачок, и возмущённая Ясина подружка обливает нас молчаливым возмущением.

— Ты ещё кто такая? — ошарашенный Никита удивлённо таращится на Ивашкину, а она гневно фыркает.

— Вообще-то я Оля, и у нас с тобой совместный проект, — Ивашкина возмущена до глубины души. Оборачивается к Никите, тычет ему пальцем в грудь, отбрасывая назад светлые спутанные волосы. — А ты вместо того, чтобы делом заниматься, решил подраться. Ай-яй-яй.

— Чёрт…

— Ага, — Ивашкина наступает на Никиту, а он так ошалел от её напора, что впервые, наверное, не может найти слов. — Если ты думаешь, что имеешь право меня кинуть, то я тебя расстрою. Мне нужен этот проект, а тебе не нужны неприятности!

Никита пару раз глазами хлопает, запрокидывает голову и начинает хохотать.

— Он больной? — интересуется Ивашкина, обернувшись ко мне. — Ножом не ткнёт мне в живот?

— Ну… вроде обследовался.

— Я сейчас злая, — зловеще сообщает Ивашкина, снова переключившись на смеющегося Никиту. — Так что со мной лучше не связывайся, покусаю.

— Больно покусаешь? — забавляется выбитый из колеи Никита, наверное, впервые глядя не в декольте, а в глаза девушки.

— Нос откушу, будет твоё личико уже не таким хорошеньким, — обещает, ткнув Никиту в грудь в последний раз. — Впрочем, так хоть не таким смазливым будешь, брутальности добавится.

Вот это её понесло. Я в восхищении.

Я плохо знаю эту девушку, но похоже, стресс открыл в ней незнакомые раньше грани. Такая яростная стала, ты гляди.

— Я в душ, а вы тут не убейте друг друга, — разворачиваюсь, собираясь уйти. Никита бросает вслед, что мы ещё не закончили, а я отмахиваюсь от него, оставляя его в компании злой отличницы.

Так, сейчас душ в комнате Обухова, потом ещё чашка кофе и вперёд, на встречу с самой жуткой женщиной всей моей жизни.

Яся многого не знает о своей матери, а я не знаю, отважусь ли когда-то рассказать.

Замираю на лестнице, закрываю глаза и упираюсь пылающим лбом в прохладную стену. Меня догнали фантомные боли: ощущение чужих жёстких пальцев на своей руке.

Ясина мать словила меня однажды, схватила до синяков, оттащила в сторону, чтоб не видел никто и хорошенько тряхнула. Так, что у меня зубы клацнули.

«Только попробуй ещё раз, оборванец долбаный, подойти к моей дочери. Уничтожу».

Я никогда не видел женщины страшнее! А с другими такой милой была…

«И передай своей мамаше, чтобы не смела на чужих мужей заглядываться. Уяснил, гопник малолетний?»

Мне было десять и я ничерта не понял. Кто на кого заглядывается? Что именно нужно передать? И почему я гопник?

Но сейчас мне не десять. И кажется, до меня начало доходить, что именно тогда случилось в жутком взрослом мире. Непонятном и чужом.

24. Ярослава

Я спускаюсь ровно к семи. Внизу оживление: проснулись девочки, Обухов жалуется на свою несчастную судьбу, а Демид стоит у окна, спиной ко всем. Невольно осматриваю холл в поисках Никиты, но его нет, и это неплохая новость.

Сейчас мне не хочется ещё и этих проблем. И так на взводе.

— Всем привет! — я стараюсь выглядеть бодрой и весёлой, а от нервной улыбки болят щёки.

Дашка, сидящая на подлокотнике кресла, мрачно салютует мне чашкой, а Ивашкина пристроилась рядом и что-то высматривает в своём телефоне. Даже головы не поднимает, лишь рукой взмахивает, не отрывая взгляда от экрана.

— Проснулась? — Демид, собранный и серьёзный, оборачивается и проходится взглядом от моей макушки, задерживается лишь на долю секунды на губах и быстро опускает глаза, чему-то хмыкнув. — Замёрзнешь так.

— Надо узнать, может быть, что-то уцелело в комнатах, — бормочу, а Даша, звонко хлопнув себя ладошкой по лбу, убегает в выделенную для них комнату.

— Что это с ней?

Но в ответ тишина.

— Поехали? — Демид пружинисто отталкивается от подоконника и направляется ко мне, но тут рыжим ураганом обратно влетает Даша, громко ногами топая, и протягивает мне пакет.

— Это твои вещи! — радостно улыбается, но почти мгновенно скисает. — Ну, небольшая часть. Я только те, что на твоей кровати лежали успела захватить. Видишь, а ты ещё смеялась, что у меня рюкзак такой огромный. Смотри, как пригодился!

Чёрт, это так трогательно, что у меня в носу щиплет.

— Дурочка ты, спасаться надо было, в не мои шмотки в рюкзак пихать, — я порывисто обнимаю подругу, которая за несколько недель стала мне очень дорога. Шепчу ей на ухо: — Спасибо тебе, ты крутая.

— Я герой, да? — сдавленно смеётся, пряча смущение и неловкость. — Всё, иди, куда там тебе надо было. Мы…

— Вы тут оставайтесь, — говорит Демид, угадав ход мыслей девочек. — К девяти приедет сосед, не расходитесь никуда. Это важно. Яся, поехали. Время.

— Я только переоденусь быстро, — неопределённым жестом указываю на несчастное платье, которое уже в печёнках сидит. Не терпится снять эту бесполезную, пусть и очень красивую тряпку и одеться в привычные вещи.

Демид кивает, едва заметно улыбнувшись, а я снова убегаю в его комнату, чтобы через несколько минут спуститься в полной боевой готовности.

— Всё, теперь можем ехать, — я даже чувствую себя увереннее, хоть поджилки всё равно мелко трясутся.

Даша хлопает глазами, перводя взгляд с меня на Демида, а я обещаю ей потом всё-всё рассказать.

— Ой, да целоваться они идут, — смеётся Обухов и, глянув на часы, оживляется. — Так, у меня встреча с преподом, не могу опоздать. А вы сидите, сидите, никуда не уходите. И ничего не ломайте!