Неподходящая (СИ) - Резник Юлия

– Мы пойдем! – шепчу в каком-то отчаянии. Хватаю Ками за ручку и ухожу прочь.

– Это мама Адама! – замечает она.

– Точно…

– Он сегодня придет?

– Нет.

– Почему?

– Потому что он – большой человек. У него много дел и обязанностей. Смотри, кажется, наш поезд.

Вагон полупустой. Я стаскиваю с себя пиджак и накидываю поверх ветровки Камилы, ругая себя за беспечность – она только выздоровела! Зря я вообще согласилась на эту прогулку.

– Но ведь он нас любил? – спрашивает Ками, как только мы устраиваемся на двух смежных местах у окна. Мои пальцы замирают в её волосах. Дыхание сбивается. Становится частым-частым.

– Да, моя хорошая. Конечно, любил.

– И сейчас любит? – настаивает она.

Я молчу. Потому что если скажу «да», она будет ждать. А если скажу «нет» – предам саму себя.

Кому вообще нужна эта свобода? С чего он взял, что так будет лучше?!

Ками своего вопроса не повторяет. Дома просит поиграть на телефоне, и хоть обычно я строго дозирую такого рода вещи, в этот раз позволяю ей все, лишь бы она не грустила. Так что сообщение от Васьки я замечаю лишь вечером. И еще одно, которое каким-то немыслимым образом выше в списке. Да еще и прочитано.

Сглотнув, включаю голосовое, отправленное с моего номера.

«Привет, Адам. Это Ками. Я знаю, что ты очень большой и занятой человек. Что у тебя много важных дел и всяких обязанностей, но если вдруг у тебя появится свободное время, знай, что я жду тебя и скучаю. Ну все… Пока».

«Привет, Ками. Очень рад это слышать. И, кстати, в последнее время я переделал столько дел, что заслужил отпуск. Что скажешь насчет того, чтобы провести его вместе? Как семья?»

«Ты, я и мама?»

«Самый лучший состав».

«Наверное, люди решат, что ты мой папа. Они всегда так думают, когда мы гуляем вместе».

«Правда? Вот это да. И что ты по этому поводу думаешь?»

Ответить Ками не успела. Как и не успела стереть следы преступления, если предположить, что ей хватило бы мозгов это сделать, чтобы сохранить их переписку с Байсаровым втайне от меня.

«Адам, пожалуйста, перестань обещать несбыточное! Она же маленькая… Она верит!» – зло вдавливая пальцы в экран, строчу я.

«В свою очередь обещаю сделать так, чтобы Ками тебя больше не беспокоила», – добавляю в следующем сообщении.

«Лучше открой мне двери. Что у вас с домофоном?»

Глава 24

Адам

Весь день я как заведённый закрываю задачи. Подписываю документы, отправляю инструкции, согласовываю условия запланированной на следующую неделю сделки, отвечаю на сотню писем, будто так можно заглушить шум внутри. Словно движение – это броня от преследующих меня сомнений, страха и боли. Я работаю, не поднимая головы и не давая им подточить мою решимость. Я уже все решил. И просто нет смысла гонять по кругу одни и те же доводы и контраргументы.

К вечеру отправляю последний файл, выключаю ноутбук и выдыхаю. Голова гудит от нелегких решений, которые я на днях принял. Но я и не надеялся, что это будет легко, так что хрен с ним.

Впервые за долгое время я не возвращаюсь в свою квартиру, а сразу же поднимаюсь к родителям. Захожу внутрь сам, без звонка, с уверенностью человека, считающего этот дом своим. И всё равно дрожу. Как будто я снова мальчишка, а не взрослый мужик, собирающийся взять ответственность за свою жизнь исключительно в свои же руки.

Обнимаю маму, колдующую у плиты вместе с Ами. Та, как обычно, больше мешает, чем помогает. Целую в макушку сначала мать, потом сестру, забираю у нее ложку и беспечно снимаю пробу с кипящего на плите блюда. Ами возмущённо пищит. Мама улыбается, но в ее улыбке мне чудится напряжение. Она так тонко чувствует, что мое веселье – не более чем бравада.

– Ты как раз к ужину. Я сегодня несколько задержалась.

– Не пойму, почему ты вообще не поручишь это все домработнице.

– Потому что вы любите именно мою стряпню, а мне нравится вас радовать.

Стандартный ответ. И как мне кажется, очень искренний. Но я все равно переживаю:

– Береги себя, мам. Не перенапрягайся. Это в сто раз важнее.

Сбитая с толку серьезностью моих слов, мама лепечет:

– Да разве я напрягаюсь? Это совсем не трудно. Говоришь, словно я какая-то развалина, Адам.

Возможно. Но ведь речь сейчас совсем не о готовке. Господи, это тяжелее, чем я думал. Что если ей станет плохо? Вот что?!

Вымученно рассмеявшись, утыкаюсь в макушку матери. Дышу ей. Люблю её. Восхищаюсь ею. Боюсь за нее. Но не могу поступить иначе… Пытался. Но, блядь, не смог. Понять бы, это моя сила или все-таки слабость?

– Отец в кабинете?

– Да.

– Зайду к нему, – говорю, отступая к столу. И прежде чем уйти, забрасываю в рот черную сочную виноградину из тарелки с фруктами.

– У меня к тебе тоже есть разговор, – кричит мне вдогонку мать.

– Без проблем, я никуда не спешу.

Отец в кабинете. Расслабленный, с бокалом сухого. Поднимает на меня глаза. Радостно улыбается и встает, чтобы обняться.

– Рад тебя видеть. Алишер вроде тоже где-то на подходе.

– Да я, собственно, поговорить зашел.

– О чем?

– Хотел предупредить, что ухожу из компании.

Отец моргает. Потом его брови взлетают вверх, выдавая полнейшее непонимание и растерянность.

– Почему?

– Потому что так, наверное, будет лучше.

– Ничего не понимаю. Лучше кому?! Ты с детства готовился перенять семейное дело, ты горел этим. Что случилось теперь?

– Вахид, ты чего орешь? – заглядывает в кабинет мать.

– Знаешь, что наш сын заявил? Что он, блин, увольняется! – в голос отца просачивается акцент. Это плохо…

– Увольняешься? Но почему?

– Я как раз пытаюсь добиться каких-то внятных объяснений, – зло бросает отец. Мама заходит в кабинет и замирает у него под боком. И тогда батя машинально обнимает ее за плечи, прижимает к себе. Несмотря на пиздец, происходящий в моей собственной жизни, я безумно рад, что у них все наладилось.

– Адам, что случилось, сынок?

– Случалась эта девка, так ведь?! – отец не дает мне и слова вставить.

– Не называй ее так, пожалуйста.

– Да, Вахид! Ты чего? – встает на мою сторону мать. Но тут я не обольщаюсь. Мама пока не знает, насколько все серьезно. А когда поймет, не удивлюсь, если и она не сможет принять мой выбор.

– Мне очень жаль, что вам не по душе моя женщина. Я пробовал с собой бороться, но… – пожимаю плечами. – Принять ее не прошу. Понимаю, что это невозможно, и почему. Собственно, поэтому и увольняюсь. Отработаю, сколько понадобится, чтобы подготовить замену и без спешки передать все дела, а параллельно буду подыскивать работу.

Отец поднимается, проходит мимо меня к бару. Наливает воды и с жадностью ее выпивает. Смотреть на мать я трушу.

– Она не твой уровень, Адам. Ни по положению, ни по…

– Это я уже слышал. У тебя, наверное, есть право так думать. Но она – мой человек. Я рядом с ней живой, понимаешь?

– Нет! – рявкает отец.

– Вахид! Прекрати. Мы же пришли к решению…

– Он променял семью на…

Понимая, что отец готов выдать очередное оскорбление, которое я уже вряд ли съем, мама предупреждающе вскрикивает:

– Вахид! Угомонись. Нам всем нужно немного успокоиться. Тебе тоже, сынок, – обращается ко мне. – Зачем ты рубишь с плеча?

– Да не рублю я, мам. – Немного психую. – Просто хочу поступить правильно.

– Разве это выход? Кому будет лучше от твоего увольнения? Отцу? Тебе? Может, Лейле? Хочешь, чтобы она себя до конца дней винила в твоем разрыве с семьей?

В комнате воцаряется гробовое молчание. Мы с мамой смотрим в глаза друг другу. Отец… Ну, он хотя бы не спорит. И это дает мне крохотную надежду на то, что, возможно, все не так плохо. Мешая дышать, у меня в груди разбухает огромный колючий ком.

Мама бросает предупреждающий взгляд на отца, подходит ближе, кладёт ладонь на мою.

– Я не скажу, что мне будет легко принять такой выбор. Ты знаешь, у нас с Лейлой непростая история. Но если она – та, с кем ты видишь свое будущее…