Отблеск миражей в твоих глазах - De Ojos Verdes

сейчас штырит от концентрированной боли, которой фонит от девчонки.

Мысли в голове путаются. Чересчур много вопросов. И едкая тишина вместо ответов.

Спустя полчаса колесим по трассе в той же неизменной обстановке — Лус со стеклянным взглядом, и я, косящийся на неё в беспокойстве.

Не ожидаю никаких объяснений, уверенный, что всю дорогу будем молчать.

Пахнет отвратительно. Душой жжёной.

Но моя попутчица удивляет. Внезапно сообщая замогильным шепотом:

— Мой отец жив. И он — наркоман.

Соленые слова вызывают оскомину на языке, перетекают на гортань, раздражая слизистую. И я рвано сглатываю.

Блядь.

Не отрываясь от ночного маршрута, нахожу холодную ладошку чеканушки и сжимаю в своей, ощущая, как этот самый холод транзитом перетекает через сосуды к сердцу и протыкает его льдиной. Уж слишком хорошо я врубаюсь в тяжесть обиды ребенка на родителя.

Впервые в жизни выдаю в эфир:

— Моя мать жива. И она — шлюха.

И боль становится невыносимой.

Потому что мы соприкасаемся раной к ране.

26. Барс

Пока девушка-бариста варганит кофе, поворачиваю голову и через окна-витрины придорожного кафе наблюдаю за Лус. Она сидит на капоте машины, прижав колени к груди, и смотрит куда-то в темное небо. В горах ночью холодно даже в летний период, что уж говорить о конце сентября? Но я спокоен, потому что капот еще горячий, да и одета моя подопечная в теплое худи. В отличие от меня, который рассекает в одной футболке. Я-то не планировал никаких поездок, а днем было солнечно.

Веселая ночка.

Подхожу к ней, сую в руки латте на каком-то-там-растительном-молоке. Закидываю в салон купленные воду и сок, возвращаюсь и становлюсь рядом, ежась от свежего воздуха. Почти морозного.

Выглядит чеканутая чуть лучше, чем полчаса назад, когда её знатно полоскало.

Сразу же после моего признания она вырвала ладонь и заорала, чтобы тормозил. Пулей вылетела на улицу и тут же согнулась пополам, расставаясь с содержимым желудка. Я минут пять смотрел, как её выворачивает наизнанку. Даже когда уже было нечем, девчонку продолжало адски скручивать. Оно и понятно — нервное. Раздражаясь от ебучей беспомощности, одной рукой я придерживал ей лоб, а второй — страховал за талию, чтобы не грохнулась. Она дрожала, покачиваясь и еле стоя на своих двух. Совсем без сил.

Горько усмехался сам себе. Наши раны настолько гнилые, что Лус не выдержала. Будто после моего признания, сделанного в бессознательном порыве поддержать, доза яда в ней стала в два раза больше, добив. Хотел же как лучше, а получился обратный эффект. Нас обоих словно вычеркнуло от высоковольтного скачка. Боль к боли. Катастрофический мгновенный износ до обесточенности. Необратимая химическая реакция. Отравление. И как результат — её рвота. Мое опустошение.

В тачке даже воды не оказалось, пришлось просто вытереть девчонку влажными салфетками. Она пыталась сопротивляться, но была слишком слаба для самостоятельных действий. И бороться тоже не получалось. Не скажу, что это приятно, моя брезгливость никуда не делась. Иногда эта идиотская черта доходит до сумасшествия. Но в такие моменты, к счастью, во мне отключается поганый человеческий фактор и активируется нечто профессиональное. Вне собственных естественных рефлексов. Иначе как бы я пошел в мед?..

Потом мы проехали пятнадцать минут до ближайшей кафешки, так и не произнеся ни слова. И Лусинэ закрылась в туалете, долго умываясь. Я, блядь, как выдрессированный, топтался у двери, прислушиваясь к плескам, потому что не был уверен, что она не грохнется в обморок — до того трупно выглядела.

Но вышла оттуда Лус вполне уже нормальной. Выскользнула на улицу и запрыгнула на капот, немало меня удивив такой энергичностью после упадка сил.

Понятия не имею, какой кофе она пьет, выбрал первый попавшийся, просто чтобы эта бедолажная не замерзла. Сам стою и отхлебываю безвкусный и бесцветный чай с той же целью.

— Поехали? — предлагаю осторожно еще через минут пять.

Девчонка съезжает с капота и одним махом выпивает содержимое стакана, выкидывая тот в урну. Садится на свое место. Я следом за ней устраиваюсь и трогаюсь.

Рассекаем просторы федеральной трассы в терапевтической тишине.

Думаю о том, что произошло. Знакомство с отцом в восемнадцать — это событие. Знакомство с отцом-наркоманом — событие на всю жизнь.

Чеканутая с виду крепкий орешек, зачетно застыла камнем. Но я знаю, что чуть позже откат её доломает. Сейчас рано, в ней идет перестройка, этот процесс долгий.

У каждой семьи свои скелеты в шкафу, не мне о них рассуждать, но, кажется, Шахназаряны этим поступком способствовали расколу в доме. Лус будет требовать ответы, ведь эта ночная вылазка — тайный способ проверить инфу, которую она без сомнений получила буквально перед поездкой. Наверняка случайно. Вряд ли бы кто-то с ходу сообщил о таком спустя столько лет. Ей нужно было нечто, на что сможет опираться в разговоре. И увидеть воочию человека, всю жизнь считавшегося мертвым, это точно беспроигрышный аргумент.

История пахнет пиздец как плохо.

Я со своими скелетами уже давно сплю в обнимку, приучен к этому мазохизму с детства, а вот Лусинэ придется туго. Она девочка эмоциональная. И с характером. Для неё, как и для любого, впрочем, — это удар под дых. Запрещенный прием, блядь, отправляющий в нокаут.

И мне её очень жаль. Как бы ни было, ни один ребенок не заслуживает подобной ебучей участи.

Добираемся к коттеджному сектору аккурат к пробивающемуся рассвету. Горизонт начинает слабо светлеть.

Торможу напротив нужных ворот и глушу мотор. Какое-то время сидим в привычной уже тишине под утренний щебет птиц и редкий лай собак.

Широкая темная полоса на небе постепенно тает.

И внезапно Лус решительно выходит. Я — за ней. Подхожу и останавливаюсь в метре. Встречаемся глазами, и я четко знаю, что она скажет.

— У нас ничего не получится. Прости.

В её голосе так много отчаяния и мучительной растерянности, что нутро затапливает новым приходом жалости. Или сочувствия. Хер его, что это за чувство, без понятия.

Но оно побуждает притянуть девчонку за руку и прижать к себе. Ощущая, как тут же цепляется ко мне. Крепко-крепко. В грудь сопит дробно. И дрожит бесперебойно.

— Прости, Барс. Я не смогу. Правда.

Это шепчет чуть позже, отстраняясь. Смело заглядывает в глаза, готовая принять мою злость и обвинения. А их нет. Сука, да у неё жизнь трещит, рвется. Какие договоренности, какие планы? Всё к ебеням.

Сам рассматриваю доверчиво распахнутые желтые глаза-монеты, прощаясь.

Признаю′, что наше общение зажигало. Лето было интересным, пусть и сложным. Наяривал проблемы с ней только