Неподходящая - Юлия Резник

– И мама тоже, как я посмотрю.

Я вспыхиваю от того, сколько осуждения в его голосе. Словно… Не знаю. Словно я, и правда, какая-то непутевая.

– Собирайтесь. Поедем в больницу.

– Думаю, это лишнее, – завожусь я, испытывая самую настоящую злость. Адам подходит ближе. Снимает с моих глаз Васькины солнцезащитные очки и… присвистывает.

– Я так не думаю.

– Но…

– Тот, кто это сделал, все еще здесь?

Адам сканирует округу цепким колючим взглядом, от которого мне становится не по себе. Он горячий парень, а я не хочу втянуть его в историю, которая запросто может закончиться уголовкой. Спасает ситуацию Васька.

– Нет, Адам Вахидыч. Он сбежал сразу после того, как Лейла его побила.

Адам выпрямляется и, продолжая поглаживать Ками по волосам, косится на меня. И опять нет в этом взгляде ни сочувствия, ни нежности. Только непонятное мне напряжение да колючая злость, от которой я вся сжимаюсь.

– Лейла, собирайся, – настойчивее повторяет он и обращается к Ваське, даже в такой ситуации не растеряв своей галантности: – Вас подвезти?

– Я на колесах.

Адам кивает. Сжав челюсти, снимает со спинки стула мой сарафан на запахе. И со значением мне протягивает. От стыда я готова провалиться сквозь землю! Вот что он обо мне подумает? Сижу побитая, с выпивкой, в одном купальнике… А-а-а! И пусть он очень и очень скромный, аргументы о том, что мы на пляже, где все так ходят, перестают работать. Я чувствую себя опозоренной и провинившейся, хотя для этого нет причин!

К машине иду, с трудом удерживая спину прямо. Адам отвлекается, чтобы закрепить ремни безопасности на кресле Ками. Я порываюсь сесть к дочери, но отказываюсь от этой идиотской мысли, не желая усугублять.

– Можешь объяснить, почему ты злишься? – не выдерживаю я.

– Я не злюсь, – глухо отвечает Адам. – Я не понимаю, почему ты сама мне не позвонила.

– Ты был занят.

– Ой, да ну?!

– Сам сказал, что вы отмечаете день рождения брата.

Адам осекается. На его щеках выступают желваки, которые даже густая борода не скрывает – это, наверное, плохой знак?

– Правда думаешь, что это все важнее вас с Камилой?

Я чувствую, как щеки вспыхивают. Не от стыда – от невыносимого чувства вины, для которой нет никаких оснований! Разве я виновата в том, что он ни разу еще не сказал, какое место нам отведено в его жизни? Что все происходящее между нами не имеет ни названия, ни какого-то определенного статуса.

– Прости, – выдавливаю я. И… Черт его дери, он все понимает!

– Окей. Хотя бы расскажи, как это случилось. Со слов твоей подруги, на Ками налетел водный лыжник.

Я не без облегчения киваю. Переплетаю с ним пальцы, лежащие на коробке передач, и рассказываю все как есть.

– Ты была очень храбрая, – обращается Адам к Камиле. Она улыбается. – А мама?

– Она била того дядю лыжей, – шепчет дочка.

Адам хмыкает.

– Почему меня это не удивляет?

Я улыбаюсь сквозь слёзы. В этом вопросе мне чудится восхищение. И все еще злость, да. К тому же ко мне вдруг приходит осознание, что он все… действительно все ради нас бросил. Пусть я не хотела таких проверок, отрицать, как меня порадовали ее результаты, глупо.

– Как ты объяснил свой внезапный отъезд?

– Делами.

– Вряд ли Вахид тебе поверил.

– Это его проблемы.

Глава 18

Адам

Я просыпаюсь в холодном поту, не сразу понимая, где нахожусь. Воздух в комнате густой, липкий, словно клейстер. Сердце лупит в грудную клетку, как кулак в дверь: настойчиво, с отчаянием. Под ладонью ощущаю мятый, влажный от пота матрас. Пальцы дрожат. В ушах пульсирует кровь. А сведенные судорогой плечи ломит.

Я хватаю ртом воздух и с трудом возвращаюсь в реальность.

Господи, это просто кошмар. Первый за долгое время. Первый, от которого не спасла даже Лейла. Точнее, она и спасла, но только теперь, когда я проснулся. Во сне её не было. Во снах я всегда один. И в них всё как тогда. Те же стены. Те же запахи. То же ощущение, что ты – больше не человек, а бездушное средство достижения цели. И страх, что никто не придёт. Что твое ожидание бессмысленно. Руки связаны. Глаза слепы, но не от темноты, а от парализующего неотступного страха.

Я сижу на краю кровати, утираю лоб тыльной стороной ладони и понимаю, что меня мутит. Мне двадцать пять. Я взрослый мужик, взявший на себя ответственность за двух девочек! Но в эту секунду я даже себя защитить не в силах.

– Адам… Хороший мой, это просто кошмар. Просто кошмар, слышишь?

Губы Лейлы собирают выступившую на спине испарину. Руки утешающе поглаживают живот. Меньше всего мне хочется вовлекать ее в свои кошмары. Я креплюсь, чтобы не разрыдаться как последний слюнтяй. Это сложно, когда рядом есть тот, в ком я могу найти утешение.

Сцепив зубы, дышу, убеждая себя, что я больше не тот сломленный страхом мальчишка. Но если честно, ни черта у меня не выходит. И кажется, что я пронесу это отвратительное ощущение беспомощности через всю свою жизнь. Собственная слабость бесит. Особенно потому, что я, кажется, догадываюсь, что послужило триггером. Ведь больше всего после случившегося похищения я ненавижу чувство бессилия. Вокруг этого вертится вся моя жизнь. Все в ней, блядь, под контролем! Я так считал, да. До момента, пока мне не позвонила подружка Лейлы. И не попросила приехать.

Полчаса, которые мне потребовались для того, чтобы домчать до пляжа, стали моим личным адом. Я не контролировал ни-че-го. Ни скорость дорожного потока, ни работу светофоров, которые, будто сговорившись, загорались красным прямо у меня перед носом. И, притормаживая, я ощущал такую беспомощность, что мне хотелось из кожи вон лезть! Потому что за это время с Лейлой и Ками могло произойти что угодно! А я просто не мог это предотвратить. Как не мог не думать о том, почему моя женщина сама мне не позвонила.

Моя женщина. Ведь моя же?

Или…

Перехватываю ладошку Лейлы у себя на животе. И все еще тяжело дыша, опускаю под резинку боксеров.

Мне надо, блядь. Надо вернуть себе чувство контроля.