Измена. Не делай мне больно (СИ) - Шевцова Каролина

У меня внутри что-то сломалось. Я честно пыталась починить это. Гуляла, спала, ела вкусную еду, делала то, что обычно приносило радость, но... ничего. В смысле совсем ничего: никаких чувств, никах эмоций, ноль ожижаний и уровень эмпатии как у асфальта.

Даже сейчас, когда я должна была волноваться перед важной встречей с Сашей, я с безразличием думала, какой будет его первая реакция.

Обрадуется? Закричит? Заплачет? Подхватит меня на руки? Вырвет клок волос на макушке?

И самое страшное, мне было плевать, что из этого он сделает. Я как Кай из любимой сказки, поймала не ту льдинку сердцем и теперь не могла оттаять.

И даже когда Саша написал, что задержится на работе, я тупо продолжила сервировать стол. Что ж, значит придется греть еду в микроволновке.

Вот уже несколько дней мне казалось, что я чувствую толчки малыша. Настя утверждала, что это кишечник, что не может на таком сроке пинаться ребенок. Но мнение гинеколога проигрывало против материнского чутья.

Это именно мой сын. Он легко гладит меня изнутри, как бабочка, которая машет крыльями. Как лопнувшие на солнце мыльные пузыри. Как любовь.

Но даже он решил не беспокоить меня сегодня. Никаких крыльев внутри я не ощущала.

Я долго примеряла разные наряды, выбирала что-то красивое и сексуальное, что-то простое и свободное, что-то новое, пока еще могу влезть в вещь с этикеткой, надо этим пользоваться. Но в конце концов остановилась на домашнем платье. Простое по крою, нежно голубого цвета, оно не обтягивало, но и не прятало живот.

Потому что я беременна и хватит это скрывать.

Посмотрела на часы. Стрелка приближалась к полуночи. На столе остывал ужин, к которому Саша не пришел.

Когда он получил должность командира, я приготовила говядину по бургундски.

Когда мы купили эту квартиру, я чуть не подожгла дом, подавая на стол блинчики креп-сюзет.

Машину мы отмечали венгерским гуляшом, который я томила семь часов.

И теперь тоже важное событие. Не просто важное, а самое главное для нас двоих. И встречать его мы будем остывшим супом и макаронами по флотски. Я открыла крышку кастрюли, чтобы убедиться, что те еще и слиплись.

И когда я уже решила идти спать, в дверь позвонили. Не постучали, как обычно и не открыли своим ключпом.

Нехорошее предчувствие жаром опалило меня изнутри. Я как тот блинчик на сковороде, вспыхнула и снова погасла.

"Господи, только не это", - пронеслось у меня в голове.

Быстро, будто от этого зависела моя жизнь, я подлетела к двери и потянула ручку на себя. Именно так нужно встречать врагов - открыв глаза, подняв забрало.

Но на пороге стоял не враг. Там, переминаясь с ноги на ногу, мялся Сережа Фридман.

- Ты?! - То ли облегченно, то ли удивленно выдала я. У Фридманы во внутренней прошивке было удивительное чувство такта, и позволить себе прийти в гости так поздно он просто не мог. И тем не менее.

Серёжа, одетый в форму, мялся на пороге и не решался войти.

- Извини, Ви-витаминка. Я к дому подъехал и увидел, что у тебя свет горит, дай думаю зайду.

- На ужин? - Я торопливо поправила подол платья, в котором ощутимо угадывался живот. Напрасно. Фридман бы не заметил беременность, даже если бы я вышла в коридор голой. Он смотрел куда угодно - на потолок, на стены, на вычищенные носы своих ботинок - но только не на меня.

- Не на ужин. По делу. Позови, Сашу, по-по-пожалуйста, мне с ним поговорить надо, - он скривился как от зубной боли и добавил, - мы поругались сегодня и как-то это нехорошо вышло. Неправильно.

Какой интересный день я выбрала для того, чтобы сообщить мужу новость. Проблемы в аэропорту, суды, приставы, ссора со старым другом и слипшиеся макароны - все располагает к приятной беседе. А впрочем, тянуть или переносить разговор смысла нет. Дотянули уже.

Я вытерла руки о полотенце, висевшее у меня на плече и сделала шаг в сторону.

- Проходи. Саша написал, что задержится на работе, думаю, вот-вот придёт. Тебе хоть чай налить или его ты тоже дома пил?

За собственными мыслями я не заметила наступившую в доме тишину - тревожную и густую, как кисель.

Как в замедленной съемке обернулась назад и напоролась на взгляд Фридмана. Острый, он почти разрезал меня на лоскуты. Уже тогда я поняла, что сейчас услышу что-то плохое.

- Вика, - серьезно произнёс Сергей, - твоего му-му-му… вот б*ядь… - Каждый раз, когда Фридмана клинило на каком-то слове, он очень злился, но перестраивал мысль иначе, чтобы обойти неприятное слово-костыль. - Кораблева сегодня не было в офисе. И задержаться там он не мог, потому что выполняет складскую работу, а склад уже закрыт, я ли-ли-лично проверил.

- Он написал, что задерживается на работе, - с маниакальным упорством повторила я. На лице никаких эмоций. В сердце все та же чертова льдинка, которая словно заморозила меня изнутри, обрубив все чувства под ноль. Но почему тогда так страшно? Почему так больно, божечки?! Онемевшими от холода пальцами я тянусь в карман. Стоп, нет у этого платья никаких карманов, а телефон лежит здесь, на встроенной консоли. Отчего-то руки дрожат. Я по памяти набираю Сашин номер. Сердце стучит быстро, оно шпарит отбойным молотком и за этим звуком я глохну. И потому не сразу слышу металлический чужой голос:

« Абонент вне зоны действия сети».

Я знаю, что это не случайность, не глупая досадная ошибка, но тем не менее набираю Сашу снова. И потом ещё один раз, контрольный.

- У него выключен телефон.

И я теперь тоже смотрю куда угодно, но только не на Фридмана. Взгляд блуждает по квартире: вымытый накануне пол, белый потолок, чистые носы мужских ботинок, дрожащие от стресса руки. Все что угодно, но только не обеспокоенное лицо в шаге от меня. Мы оба не смотрим друг на друга, наверное, потому что нам есть что скрывать.

И мне, и Сергею.

Но я не думаю об этом, потому что в следующую секунду льдинка из сердца со звоном падает на паркет и меня, как волной, накрывает от собственных эмоций. Я под водой, тут больно, страшно, обидно, не хватает воздуха и можно задохнуться. Я не слышу ничего вокруг, все звуки искажены, все контуры смазаны и куда-то плывут. То ли к берегу, то ли в ад.

У Саши выключен телефон. А я больше никогда не смогу ему поверить. К сожалению, я до последнего верила, что ещё что-то можно спасти. Я седьмая женщина в его постели, сотая в жизни и первая такая дура, которая готова была простить.

Не будет семьи. Не будет у меня мужа. Не будет у моего сына папы. Ничего больше не будет.

Я держусь за живот, обхватываю его руками, чтобы как-то огородить малыша от этой боли. Пускай только меня шатает и выкручивает до хруста в костях, пускай он никогда не узнает, каково это - прозревать.

- Вика, прости, - отчего-то шепчет Фридман.

Он здесь. Он рядом.

Держит меня за локоть, гладит по волосам, прижимает к себе, а я льну в ответ, цепляясь холодными пальцами за воротник его рубахи.

Я поднимаю взгляд вверх и меня обжигает огонь чужих глаз. Они чёрные, они до одурения чёрные и эта мгла затягивает меня внутрь.

- Вик, прости, пожалуйста, это все моя вина.

Он шарит руками у меня по спине, я обнимаю его за шею. Не как влюблённая женщина, как утопающий, в надежде схватиться за брошенный в воду спасательный круг.

Спаси меня, Серёжа. От самой себя спаси.

Мы путаемся в собственных ногах. Он наступает мне на пальцы, что-то шепчет, то ли клянётся в любви, то ли просит прощения. Не надо, Сереж, это я так решила. Это я тону, ты просто меня спасаешь.

Я неловко расстёгиваю пуговицы на его рубашке, стараясь не смотреть выше. Потому что боюсь снова почувствовать на себе этот безумный взгляд. Все что происходит неправильно. Очень неправильно, но мы делаем это.

Передо мной не Сергей Фридман. Не старый друг моего мужа. Не приятель юности. Нет, здесь на этой кровати мужчина, готовый меня любить. По-настоящему, впервые в моей жизни все по-настоящему и от этого особенно больно.

Он врывается в меня, прижимает крепко, целует жарко и горячо, растаскивая по телу эту негу. И я ломаюсь в его руках, рассыпаясь на тысячи кусочков, так что вряд ли их можно будет собрать обратно. Но это и не важно. Сейчас мне хорошо. Боже, как хорошо мне сейчас…